Журнал «Вокруг Света» №03 за 1995 год
Шрифт:
Не все знают, что первые пять лет жизни в Африке Джой занималась ботаникой, отправившись в экспедицию вместе с сотрудниками Кориндонского музея (так тогда назывался музей в Найроби). Она увлеклась коллекционированием и зарисовками местной флоры, хотя нередко рисовала также птиц и рыб.
Я смотрю на ее рисунки растений и поражаюсь научной точности изображения каждого листочка с тонкими прожилками, каждого лепестка. Яркая цветовая гамма, декоративность сразу привлекают к ним внимание. Здесь явно уместно выражение: «Они, как живые». Особенно поражает фантастическая расцветка коралловых рыб, которых Адамсон зарисовывала на рифах Индийского океана.
Позже Джой делает многочисленные зарисовки львов, слонов, обезьян, зарекомендовав себя как оригинальная художница, обладающая своей манерой. Ее акварели были высоко оценены специалистами и использовались как иллюстрации в альбомах
Спустившись на первый этаж музея, я сталкиваюсь, буквально лицом к лицу с... огромным слоном. Точнее, скульптурой слона в полный рост.
В этой скульптуре кенийцы выразили уважение и любовь к самому знаменитому слону страны — Ахмеду.
Я видел его на фотографиях и могу подтвердить, что скульптура является точной копией Ахмеда. С могучими бивнями, почти касающимися земли, громадный и величавый, как скала, он мог исчезнуть в одно мгновение из глаз охотников. Эту способность Ахмед унаследовал от своего учителя — неуловимого слона с арабским именем Сулейман. За его двухметровыми бивнями гонялся не один десяток охотников. Он ухитрялся выскользнуть из любых облав и засад, не попасть в вырытые на его тропах к водопою ямы-ловушки и даже раненый уходил в заросли от охотников. В старости, как и многие африканские слоны-одиночки, Сулейман стал появляться в сопровождении двух молодых слонов, охраняющих его от врагов и помогающих ему существовать в суровых условиях саванны. Одним из этих слонят и был Ахмед, который затем прославился не менее своего великого наставника, но, к сожалению, не перенял у учителя его осторожности. Ахмед стал спускаться с горных склонов в саванну, где не раз подвергался преследованию охотников. А когда стало известно, что за его бивнями — самыми большими в Африке в 1970 году — отправляется экспедиция, экипированная «слоновьими» ружьями, то натуралисты, защитники природы в разных странах обратились с протестом к правительству Кении. И произошло чудо: президент страны Джомо Кениата подписал специальное распоряжение. В нем Ахмед объявлялся национальным достоянием и правительство брало на себя обязательства защищать этого выдающегося слона от любых посягательств на его жизнь. Став знаменитостью, Ахмед сделался постоянным объектом для фотографов и кинооператоров, охотно позировал и совсем перестал бояться людей, хотя с возрастом старался уже больше не покидать заповедник и, вероятно, благополучно умер в окружении своих воспитанников...
Пора было возвращаться под уютный кров отеля «Милимани». Я выбрал дорогу через парк, где, как мне рассказали служащие нашего «Аэрофлота», находится «свободная трибуна», подобная лондонскому Гайд-парку. Миновав памятник свободы, увенчанный факелом, и пройдя по лужайкам парка под цветущими деревьями, я оказался около холма, в склоне которого были вырублены скамейки, покрытые зеленым дерном. Это места для публики, а ораторы, выступающие на таких своеобразных митингах, находятся на небольшой эстраде. Подобного новшества я до сих пор не встречал в африканских странах, и появилось оно в Найроби одновременно с образованием оппозиции правящей партии. Здесь можно говорить на любые темы, но сейчас на скамейках сидели школьники, а на эстраде — музыканты.
Я уже в музее убедился, что музыка, связанная с традиционными обрядами и праздниками, сопровождает кенийца всю жизнь. Семья Лики при своих раскопках натыкалась рядом с костями предков на древние инструменты. У юных музыкантов я не увидел тамтама, который бы обязательно присутствовал в ансамбле другой африканской страны. Здесь преобладали струнные инструменты, такие, как лира, представлявшая собой деревянную раму с резонатором из жесткой дубленой кожи (иногда для этого берут шкуру жирафа) в нижней части, где были натянуты струны из сухожилий животных. Это один из самых мелодичных инструментов, под аккомпанемент которого и танцуют, и поют. Был здесь и амадинда — кенийский ксилофон, на котором обычно играют два человека. Мальчуган держал в руках маримбу — небольшой щипковый инструмент, состоящий из украшенного резьбой деревянного резонатора, к которому прикреплены металлические пластинки различной длины, издающие резкие вибрирующие звуки. Не буду описывать другие инструменты, некоторые я видел впервые, а скажу только, что все радовались музыке и песням. Это наверняка было лучше, чем бесконечные речи, обычно звучащие у подножия «холма споров».
Незатейливые мелодии сопровождали меня почти до самого отеля, из окон которого слышались... российские песенки. Оказывается, в гостинице остановились наши летчики, служащие в частях ООН. Они-то и запаслись записями отечественных песен: нелишне на чужбине, когда овладевает тоска по родным местам.
Я прошел во дворик, где под деревьями за столиком сидела Марина, администратор «Милимани», наша соотечественница, вышедшая замуж за кенийца и уже много лет живущая в Найроби. Еще в день приезда она долго расспрашивала нас о России, там теперь учится ее старший сын.
Гостеприимная и внимательная, Марина очень помогала нам освоиться в новой обстановке. И сейчас, пригласив меня за свой столик и пододвинув бокал апельсинового сока, она улыбнулась и сказала:
— Ну вот, я вижу, вы уже нагулялись по Найроби. Пора теперь укладывать вещи — утром отправляетесь в заповедник.
У буйволиной тропы, или в ожидании леопарда
Еще какие-то мгновения назад вокруг шумела городская жизнь, и вот уже наш маленький автобус, миновав чек-пойнт с солдатами, вооруженными автоматами, мчится мимо плантаций ананасов. Да, те самые дорогие, экзотические ананасы с московских прилавков здесь выглядят, как простая капуста: растут себе на полях, вытянувшись в ровные ряды. Их срубают парангом, длинным ножом с широким лезвием, и бросают за зеленые хвосты в кузова машин, а рядом шустрый красный трактор выворачивает лемехами плугов жирные пласты земли — идет вспашка перед новым севом.
Кстати, среди вывозимых Кенией в другие страны овощей и фруктов ананас, несомненно, лидер. Урожай свозят с государственных плантаций на завод по консервированию ананасов в город Тика. С каждым годом растет их сбор и в частных африканских хозяйствах.
У деревенских хижин с круглыми соломенными крышами-тукулями, выглядывающих из-за широких банановых листьев, стоят ребятишки и машут руками. Вокруг деревень раскинулись привычные для нашего глаза поля с овощами и картофелем, а рядом — целая плантация, заросшая ромашкой. Неужели это заброшенное поле с сорняками? Ведь у нас ромашка растет на пустырях, засоряет посевы. Но нам объяснили, что это совсем другая ромашка — далматская, или пиретрум, знакомая многим российским садоводам. Ее в просторечии называют «блохомором» или «клоповой травой», потому что она используется для борьбы с вредителями сельскохозяйственных растений и плодовых деревьев. Экстракт пиретрума служит для производства инсектицида, который с одной стороны эффективен в уничтожении разных паразитов, а с другой — совершенно безвреден для растений и животных. Словом, полный антипод ДДТ, настоящему «элексиру смерти» для всего живого.
Уход за посевами пиретрума прост: надо хорошо вспахать и удобрить поле да почаще его пропалывать. А вот сбор урожая требует времени и терпения, поскольку приходится срывать вручную цветочные головки несколько раз за год.
По выращиванию этого милого белоголового растения Кения занимает первое место, почти вся далматская ромашка произрастает на полях африканских фермеров. Эта ромашка, кстати, хорошо растет и в наших краях, так что перенимайте опыт, уважаемые российские фермеры.
Видели мы и поля хлопка, и кофейные плантации, где среди темно-зеленых листьев кустарника блестели красные ягоды; и колючие изгороди из сизаля, родственника мексиканской агавы, из которого делают прекрасные канаты и рыболовные сети. И, конечно же, чайные плантации (о замечательных свойствах кенийского чая я напишу отдельно).
Кончились посевы; скрылись последние тукули; застыл пастух с посохом, выгнавший коров к пойме реки Тана, в мутно-желтых водах которой скрывается немало крокодилов и бегемотов; напоследок вильнул перед машиной негр, картинно восседающий на велосипеде в шляпе и белом пиджаке. Все. Наша «тойота» нырнула в густой лес.
За время короткого пути от Найроби мы воочию убедились, как тяжело сохранить национальные парки вблизи крупных городов. Например, первый парк, мимо которого мы проезжали по дороге из аэропорта, находится всего в нескольких километрах от столицы. По сути он стал похож на зоопарк: животным в нем тесно, а уйти некуда. Парк с двух сторон огорожен (у остальных заповедных территорий нет ограды), а с двух других к нему примыкают городские районы. Так как он близко от Найроби и удобен для посещения, по нему «гуляют» десятки машин с туристами. Подобную картину мы видели и в популярном заповеднике в Самбуру. Животные пытаются спрятаться от назойливых туристов: им нужно кормиться, наконец, размножаться. Среда обитания нарушена, а границы парков не позволяют животным мигрировать.