Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год
Шрифт:
Цзинчхана набил свою трубку сухим лишайником, затянулся и, как мне показалось, задремал, устав от долгого и сложного для него разговора.
— Вот на большой кгатле нам говорили, что раньше нас, бушменов, было на этой земле так много, что мы жили повсюду, — вдруг заговорил он. — Это только после того, как пришли белые, мы стали вымирающим народом. А быть может, теперь, когда в Калахари понастроят колодцев, нам станет лучше жить?
С. Кулик
Синяя Пала
В
Это блеск лунного камня. Так с давних пор в карельском Поморье называют беломорит, или иризирующий полевой шпат. Химический состав его не представляет тайны. Но до сих пор ученые не открыли секрета иризации — голубого свечения, которое струится из этого камня, если повернуть его к свету.
У поморов мне случалось видеть образцы столь превосходного лунного камня, что просто мурашки бежали по спине, когда я любовался яркими голубыми бликами, скрытыми в его глубине. В старину жители здешних мест были хранителями стойких камнерезных традиций. Аметисты в беломорских каменоломнях добывали еще со времен Ивана Грозного, а в Соловецком монастыре была небольшая гранильная фабрика.
Случалось мне видеть изделия из лунного камня, сработанные и современными умельцами.
И снова я вспоминал про Синюю Палу. «Пала» по-местному означает «каменоломня», осталось в речи горняков Северной Карелии и слово «отпалка». Старинное слово. Оно напоминает о тех давних временах, когда глыбы коричневого камня с занорышами, полными аметистов, или плиты зеленого шпата — амазонита взрывали — «отпаливали» черным порохом.
«Где же она, эта загадочная Синяя Пала?» — с грустью говорил я себе. Мне казалось, что следы каменоломни затерялись и я никогда не смогу ее найти. Может быть, некоторые старики поморы еще помнят о ней. Но покажут ли дорогу?..
На маленьком железнодорожном разъезде я сошел рано утром. А когда добрался до поморской деревни Черный Ручей, наступил полдень.
Избы деревни торжественно нисходили к синей глади залива. По зеленому угору, заросшему морковником и разнотравьем, я подошел к крайней избе и остановился. Празднично сияло солнце, на воде мерцали слепящие белые блики. По высоким угорам, которые водили хоровод вокруг деревни, лепились ельники. Ели были старые, черные, и веяло от них дремучей древностью.
Снизу, от причала, поднимался кряжистый старик. Нес на плече весла. Он оказался хозяином крайней избы — большой, старой. Мы разговорились. Деда звали Флор Нифантьич. Его голубые глаза серьезно, изучающе смотрели на меня из-под белесых бровей. Я попросился к нему на квартиру на несколько дней.
— Ладно, — согласился дед. — Становись на постой. Денег не надо. Живи, вместе навагу будем удить. А может, тебе больше понравится у какой-нибудь бабки с коровой? Глядишь, парного молочка попьешь, шанег напекут. Я ведь одинокий, у меня скучновато. Да и трапеза у меня, брат, не бабская. Что сготовлю, то и ладно.
— Да уж если судьба привела к вам, поживу у вас.
— На отдых сюды али по делу?
— На отдых, — сказал я.
Если говорить откровенно, я немного слукавил. В соседней деревне старухи советовали мне обратиться к деду Флору. «Он-де и камень в молодости резал, он и к Синей Пале тропинку знает». Я хотя и обрадовался, но не особенно поверил. Деревенские бабки, случалось, говаривали и много лишнего. Да и найти северного камнереза в наши дни — редкость величайшая.
Вскоре на столе стоял самовар, начищенный дедом до золотого блеска. Я достал из рюкзака сахар, шоколад, баранки. Дед притащил банку прошлогоднего малинового варенья. Говорили о том, о сем.
— Рыбы сей год в море мало. Селедка-беломорка только подошла к берегам, а шалоник с побережником ее прочь в море отогнали.
Когда мы попили чаю и освоились друг с другом, я спросил.
— Не встречается ли в ваших краях лунный камень, дедушка?
— Случается, — спокойно ответил Нифантьич. — Тут ведь у нас рудников много Слюду добывают, шпат. Едва не на каждом руднике в отвалах сыщется этот камень.
— А старинных рудников заброшенных нет поблизости?
— Как нет? В версте от нашей деревни есть такой.
— И лунный камень там есть?
— Есть. Да не больно яркой. Но ходу там нету, все завалилось. Сказывали, в старину там красивый камень был, сверкал отменно. Потом будто бы много этого камня отправили за границу для облицовки дворца. А это, считай, все равно, что золотом крышу избы крыть. Лунный камень — он ведь самоцвет. Его в перстнях носить бы да в серьгах. А из него каменные плиты сделали, вишь ты Так вот, с тех пор лунный камень обиделся и потух. Куда-то глубоко в землю ушло его сияние.
— Добрые люди сказывали, что вы в молодости камень резали. Не осталось ли у вас какого-нибудь изделия?
Флор Нифантьич усмехнулся:
— Ты, парень, прямиком к цели идешь, роздыху не даваешь. Ну да ладно. Чего таиться-то, Покажу. Да только не подарю. И не продам. Потому как память.
Из другой комнаты дед принес шкатулку. Извлек из нее что-то поблескивающее.
— Вот это называется девичий карельский пояс. А это украшение нагрудное. Так и говорили — нагрудник.