Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год
Шрифт:
Владимир Литяга
Виль Писаревич
Леонид Панфиловский
Христофор Емельянов
Александр Сидельников
Виктор Моисеев
Николай Худяков
Большинство из них погибло. Одним из первых погиб Володя Литяга. Возвращаясь после встречи с нашим командованием с левого берега (еще до того, как был отбит остров), он был захвачен фашистами в плен. Володя не сдался живым: сопротивлялся, и его изуродовали до такой степени, что мальчика невозможно было опознать. Даже, мать смогла узнать его только по сорочке...
Виля Писаревич после отхода наших войск от Запорожья вступил
Был расстрелян немцами Саша Сидельников.
Леня Панфиловский не смог эвакуироваться и скрывался на острове два года — до осени сорок третьего года, когда наши войска снова подошли к Запорожью. Как и многих жителей острова, его пытались угнать на запад, но Леня сбежал, бросился в Днепр и поплыл на левый берег, куда уже входили наши войска. Немцы стреляли вдогонку, тяжело ранили его, но он доплыл до берега и после выздоровления ушел в армию. Он погиб 14 мая 1944 года.
Погиб на поле боя и Христофор Емельянов.
Уже полтора десятилетия идет поиск. Десятиклассники 43-й школы, уходя, передают шестиклассникам журнал, где собрано все, что они сумели найти и узнать. Те продолжают работу, пока не придет их черед покидать школу. И тогда они . передают журнал новым шестиклассникам. Происходит это у памятника, он рядом со школой.
В журнале появляются новые фамилии, и узнать, что это фамилии детей, можно лишь по тому, что рядом с ними стоят только имена. А по запорожскому радио время от времени звучит призыв:
«Кто знает о судьбе Тамары Золотухиной, Коли Иванова, Василия Гладкова, Бориса Чудакова, Владимира Нагибина, напишите нам! Пришлите любые сведения об этих ребятах по адресу: город Запорожье, остров Хортица, школа номер сорок три...»
Игорь Фесуненко
Свиток Кумской Сивиллы
7
Два Олимпа
Путешествуют не только люди — и культуры. Снимаются с обжитых мест, чтобы вдруг обнаружиться где-нибудь в иных пространствах и временах.
Среди неисчислимых кочевых путей, которыми вдоль и поперек покрылись за долгие века земли Европы и Азии, сколько было прихотливых ответвлений, непредвиденных перекрестков, сколько в пыли обочин затерялось диковинных обломков!
Русские летописи сообщают: когда князь Владимир Святославович возвратился в Киев из победного корсунского похода, был с ним великий обоз воинских трофеев, в числе которых оказались и курьезно-непривычные для славянского глаза «два болвана медвяны», «жены образом мраморяны». Ныне обидные слова «болван» или «истукан» в те времена просто-напросто значили — изваяние, статуя.
Но ведь Корсунь X века — бывший греческий Херсонес Таврический — метрополия христианской Византии! Откуда же там оказались кумиры давно поверженной языческой религии?
Неожиданного в этом, пожалуй, ничего нет. Византия за многие столетия своей бурной истории выработала к античному искусству отношение, в общем-то, вполне снисходительное. Ведь эти каменные и бронзовые изваяния служили осязаемым и поучительным напоминанием о том, что вульгарное многобожие безвозвратно отошло в область прошлого. Они были своего рода музейными свидетельствами былых заблуждений, не более того.
Увозя мраморные и металлические диковины к себе домой, в Киев, Владимир вряд ли знал их истинный художественный вес и достоинство — тут ведь, в бронзовых кудрях, в прекрасно-правильных профилях, целая цивилизация себя оттиснула, солнечная и хмельная. Он просто вез необычные трофеи, и все.
Как бы то ни было, но однажды на киевских холмах произошла совершенно уникальная в истории духовных миграций встреча. Встретились лицом к лицу представители двух языческих Олимпов — греческого и славянского. С одной стороны, Зевс, Афродита, Аполлон, с другой — Перун, Стрибог, Велес...
Деревянное дажбожье племя вскоре было выкорчевано со своих утоптанных капищ, расколото в щепки, наметано в костры или спущено вниз, в волны Борисфена. А корсунские кумиры нашли последнее пристанище на задворках шумной строительной площадки: увлеченный архитектурными заботами, Владимир быстро забыл об изваяниях, привезенных с Черного моря. Строили Десятинную — первый официально-государственный храм по образцам религиозной наставницы Византии. Простого плана корабль о четырех подкупольных парусах — так в русскую почву бросила якорь новая вера.
Привозные изваяния покрывались мхом, уходили в землю или в фундаменты новых построек, пока неисчезли совсем из поля зрения наших предков. Обработанному резцом мрамору нужно много света, много тепла. Тогда плоть его как бы оживет, задышит всеми порами, даст ответное тепло. А тут климат был явно неподходящим, и средиземноморский камень поблек, угас. Не печальная ли судьба? Не символизирует ли она особенность отношения Древней Руси ко всей античной цивилизации?
Под пятью записями
«Сакалам» — что бы значило это необычное начертание? Ни в ветхозаветной, ни в новозаветной литературе, ни в русской истории нет лица с таким именем — «Сакалам». Лица нет, но надпись тем не менее существует. Она недвусмысленно четкая. И ее нужно как-то объяснить.
Благовещенский собор Московского Кремля, под сводами которого реставраторы обнаружили человеческое изображение с непонятной надписью, был домовым храмом великих князей московских. В нынешнем виде существует с конца XV века. Именно тогда, при Иване III, над старым белокаменным подклетом возвели более обширные, тоже белого камня, своды. Оставили здание каменщики и штукатуры — на смену им сразу же пришли художники. Затем, по летописным сведениям, фрески были переписаны при Иване Грозном. А дальше — обычная судьба древних росписей. Их по мере потемнения и ветшания «подновляли», записывали новыми слоями изображений. Записывали по-разному: иногда бережно относясь к работе предшественников, так, чтобы свежие контуры ложились строго по прежним и сохранялись цвета одежд, но чаще... Чем ближе к нам по времени, тем больше появлялось вольностей: многие сюжеты сдвинулись на стенах со своих первоначальных мест. Фигуры стали короче, кургузей, лики — сентиментально-умильней, «фряжистей». В XIX веке темперная техника была уже в полном загоне, и после очередного подновления своды Благовещенья залоснились маслом, плотным и светонепроницаемым.