Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год
Шрифт:
В конце века собор реставрировали снаружи и внутри. Особенно сложной и хлопотливой работа оказалась для тех, кто открывал древнюю роспись стен . Между масляным слоем и изначальными изображениями в разных местах оказалось от четырех до шести промежуточных записей. Расчистка двигалась малыми квадратами, пядь за пядью. Когда сняли масляную надпись «Сакалам» и все промежуточные слои, обнаружились буквы древнего уставного письма — «Сивилла».
Имя тоже весьма неожиданное. Оно не из Ветхого и не из Нового завета и не из русской истории. Но в нем в противовес первоначальной абракадабре есть все-таки вполне реальный смысл. Для исследователей тут открылась прямо-таки
Сивиллы — прорицательницы — древнему миру стали известны очень давно, еще на заре европейской цивилизации. Считается, что впервые бродячие жрицы объявились во времена античной архаики среди греческих племен Малой Азии — задолго до Троянской войны и воспевшего ее Гомера. Одна из сивилл, по преданиям, как раз и предсказала многолетние кровавые рати у стен Трои. От другой сивиллы, по сведениям средневековых комментаторов, исходило пророчество о Христе.
О легендарных «сивиллиных книгах» написаны сотни исследований на многих языках Европы. Что там было, в этих книгах, — уже невосстановимо: ревниво хранившиеся на протяжении столетий в государственных сокровищницах Древнего Рима, в V веке новой эры сивиллины пророчества были сожжены варварами-завоевателями.
Есть у Вергилия, в его «Энеиде», пространное повествование о том, как Эней вместе с товарищами отправляется к уединенному храму, возле которого в пустующем пещерном городе обитает могущественная Кумейская, или Кумекая, сивилла — самая славная из всех сивилл. Эней просит у вещуньи дать разгадку своей судьбы. Лицо сивиллы вдруг обезображивает судорога, волны вдохновенного неистовства прокатываются по ее телу. Таков канун экстатического озарения, во время которого дева начинает выкрикивать слова прорицания. Путники в оцепенении слушают, как из недр скалы через сто пещерных отверстий вырываются стократно усиленные вопли — ответы сивиллы.
Появление такого образа в поэме Вергилия не случайно. ;Во времена императора Августа сивиллы почитались римлянами наравне с богами языческого пантеона, если не более их. К христологическим пророчествам сивилл с интересом относились ученые-богословы первых веков новой эры. Микеланджело поместил изображения дев-пророчиц на сводах Сикстинской капеллы.
Но это все преимущественно было на Западе, а каким образом фигура сивиллы вдруг оказалась в росписи одного из московских храмов, да еще и придворного? Не случилась ли тут какая-то историческая осечка, экзотический курьез наподобие того, что произошел когда-то в Киеве с корсунскими трофеями?
Свидетельства Ивана Снегирева
Присмотримся внимательней к росписи Благовещенского собора: сивилла здесь вовсе не случайный персонаж и, более того, вовсе не единственный пришелец из античного мира. Сегодняшний посетитель кремлевского здания-памятника (так же как и москвич XVI столетия) может видеть внутри храма не только сивиллу со свитком в руке, но и, например, изображение поэта, того самого, что воспел некогда Кумскую сивиллу, — Публия Вергилия Марона. Автор «Энеиды» написан в рост, на голове у него островерхая шляпа, напоминающая соломенный головной убор пилигрима. Поэт изображен хотя и без нимба вокруг головы, но в руке у него тем не менее тоже свиток — атрибут ветхозаветных пророков, а на свитке пророческий текст. Слова надписи при реставрации восстановить не удалось, но, возможно, здесь кратко передавалось содержание знаменитого фрагмента из «Сельских поэм», в котором Вергилий говорит о рождении необычного мальчика, призванного спасти мир и вернуть ему блаженство «золотого века».
Предчувствия грандиозных духовных потрясений, как известно, нашли место и в творениях другого знаменитого римлянина, современника Вергилия — Сенеки. И вот перед нами сам Сенека в изображении древнерусского художника.
По соседству с римлянами на паперти Благовещенского собора — великие греки: творец «Илиады» и «Одиссеи» Гомер, или, как его называли в Древней Руси, Омирос; философы Зенон, Диоген, Платон, историк и автор «Моралий» Плутарх...
На одной из дверей собора мы еще раз встречаемся с персонажами эллинской и римской истории. Здесь уже знакомые нам сивиллы, на соседних медных листах — Омирос, Платон, Диоген, Плутарх.
От Благовещенского — наискось через соборную площадь — белокаменный массив Успенского храма. Если входить в него через южные врата, на темных створах разглядим полуистершиеся надписи тусклого золота: Менандр, Анаксагор, Платон, Вергилий.
Врата Успенского собора — также XVI век. Многие из мудрецов в необычных головных уборах: у одного островерхая шляпа наподобие тех, в каких теперь изображают восточных магов или «звездочета и скопца» из пушкинской сказки; у других шляпа, напоминающая скоморошью, — с тремя развевающимися лоскутами, на которых болтаются бубенцы. А в руках опять свитки с надписями. Каждая фигура замерла в стремительном порыве. Все быстро идут, спешат высказать что-то, донести и сообщить свое слово.
В прошлом столетии проживал в Москве дотошный и вездесущий историк Иван Снегирев. Не было, кажется, в городе такого старого здания, которого бы не осмотрел, не ощупал острым глазом этот неутомимый исследователь. От него касательно нашей темы остались два верных свидетельства: языческие мудрецы были изображены в XVII веке на стенах церкви Флора и Лавра, что на Зацепе. И еще любопытная старинка, тоже из допетровских времен, — соборная паперть Новоспасского монастыря, а на ней смотри — «на правой стороне: Орфей, Омир, Солон, Платон и Птоломей; а на левой: Аристотель, Анахарсис, Плутарх, Иродиан и Ермий». Храма Флора и Лавра ныне нет, а насчет Новоспасских антиков все достоверно. Фрагмент фрески с изображением Аристотеля с описанной Снегиревым паперти выставлен теперь для обозрения в Государственном Историческом музее. У знаменитого ученика Платона и наставника Александра Македонского окладистая седая борода.
Сейчас многое невосстановимо за давностью лет и обилием потерь. Большинство маршрутов, по которым языческие «гости» из двух главных храмов столицы разбрелись по семи холмам «Третьего Рима», видимо, навсегда стерлось. Но и сохранившегося достаточно, чтобы уяснить: перед нами не кратковременное увлечение нескольких живописцев, не поветрие художественной моды, а скорее традиция.
Итальянские впечатления
Среди старых настенных сюжетов Снегирев отметил и описал изображение еще одного эллина. Но о нем следует сказать особо. В Москву он попал иначе, чем его знаменитые единоплеменники, хотя тоже в XVI веке.
Он пришел сюда не как предание, не как загадочный образ иной цивилизации. Пришел живой к живым. И его многотрудная судьба многое нам прояснит во все еще неотчетливой истории сивилл и языческих мудрецов из московских соборов.
...Михаил Триволис видел своими глазами бурлящую Италию конца XVI века. То был не просто конец века — катастрофический финал всего западного средневековья. Италия подводила под средневековьем окончательную черту, а точнее — вычеркивала его напрочь из своей памяти.