Журнал «Вокруг Света» №05 за 2006 год
Шрифт:
О СОХО:происхождение названия этого нью-йоркского района довольно прозаично: SoHo — сокращение от South of Houston Street, «к югу от Хаустон-стрит» (пишется как техасский Хьюстон, но читается именно как Хаустон). И не путайте его с «омонимом» — лондонским Сохо! За тем скрывается история более интересная: считается, что он восходит к охотничьему кличу «со-хо!» (напоминая о тех временах, когда территория к западу от Вестминстера была еще сельской местностью, куда придворные приезжали на охоту).
Изюминка, естественно, «выкристаллизовалась» не сразу. В середине XIX столетия стремительно развивающийся город остро нуждался в дешевых и быстровозводимых постройках. Тогда и появились конструкции из чугуна, с помощью которых торгово-промышленный
Потом новый стиль вошел в моду, и фактуру тяжелого сплава не только перестали скрывать, но всячески подчеркивали: и даже каменные дома стали подражать в дизайне своим металлическим аналогам. Одна из самых изящных построек такого рода в районе — ажурное здание Little Singer в стиле модерн, возведенное в 1904 году для корпорации, основанной в XIX веке знаменитым изобретателем и швейным магнатом. Не путать с известным «протонебоскребом» Singer Building 1908 года, который когда-то считался одним из лучших украшений Бродвея, но был разрушен в 1960-х. Сокрушаясь по этому поводу, ньюйоркцы даже приняли постановление о том, чтобы вопросом сноса исторических зданий занималась специальная комиссия.
Со временем промышленность перебралась из Сохо подальше на окраины, торговля утихла и «чугунные дома» пришли в запустение. «Второе рождение» квартала произошло уже в 70-е, когда заброшенные склады и цеха облюбовала богема, быстро сообразив, что из просторных и светлых помещений получатся идеальные студии и мастерские. А еще позже, по безжалостному экономическому закону, освоенные бедными художниками индустриальные пространства превратились в востребованные лофты: шикарные квартиры во весь этаж, самый дорогостоящий и трендовый тип современного жилья.
О ЛОФТАХ:попадаешь в такую квартиру прямо из лифта, и потому вместо простых кнопок с номером этажа в них установлены специальные, реагирующие только на ключ. Узнал я об этом совершенно случайно, когда, познакомившись в кафе с одним из местных обитателей, неожиданно попал к нему в гости. Молодой писатель Гонсало Лира может считаться типичным современным «соховцем». Приехав в Америку из Чили для учебы в престижном Дортмутском университете, он вскоре увлекся литературой и начал писать сам. Первый же опубликованный роман оказался не просто бестселлером, но сделал юного выпускника миллионером. Теперь в своей громадной квартире Гонсало сочиняет романы и киносценарии, а в свободное от работы время коллекционирует современную живопись и собирает на «мегавечеринках» весь окрестный бомонд, в общем, делает все то, что положено по статусу тому, у кого жизнь удалась.
Из обживших некогда неприглядный район «работников искусств» нынче здесь остались лишь самые удачливые. Тем, кто победнее, модное жилье давно не по карману. Зато для первых тут все удобства: не отходя далеко от мастерской, можно продать картину какойнибудь арт-галерее, а если совсем повезет, то и выставить в расположенных неподалеку Новом музее современного искусства или филиале музея Гуггенхайма.
«Подиум» под открытым небом
Еще несколько кварталов — и «чугуну» конец. Однако город кругом по-прежнему малоэтажен, и концентрация кафе, обаятельных лавочек и не слишком кричащих бутиков не ослабевает. Опять богемный район? Ну да. Точнее, целых три: по левую руку, к западу — Нохо (NoHo, то есть «к северу от Хаустон-стрит») и Гринвич-виллидж. По правую — Иствиллидж. Репутация «неформалов» закрепилась за ними даже раньше, чем за Сохо. Еще в 1920-е годы Гринвич-виллидж прочно завоевал репутацию «нью-йоркского Монмартра», которую ныне поддерживает и подтверждает либеральный Нью-Йоркский университет. Ист-виллидж прославился лет тридцать спустя, когда здесь впервые поселились опять-таки художники и интеллектуалы. Речь идет о родоначальниках андерграунда: писателях-битниках Аллене Гинзберге (помните «Большую элегию Че Геваре»?) и Джеке Керуаке, джазмене Орнетте Кольмане, короле поп-арта Энди Уорхоле и им подобных.
Однако, по правилу контраста, чем богемнее район и чем бесшабашнее его обитатели, тем строже и формальнее становится ритм городской застройки. Если до сих пор улицы не были пронумерованы, а назывались каждая своим именем, как во всех «добропорядочных городах», то после Хаустон-стрит начинается их сухой отсчет. К 14-й улице кварталы окончательно подтягиваются и превращаются в идеальную сетку срединного Манхэттена с ее безукоризненно прямыми углами.
А еще чуть выше, миновав Юнион-сквер, мы вновь видим Бродвей, полностью соответствующий своему «столичному» статусу, — шумную, бодрую, деловитую улицу. Респектабельные дорогие рестораны вместо «альтернативных баров»... Иной ритм жизни. День здесь начинается невероятно рано по сравнению, скажем, с Сохо. На часах нет еще семи утра, а всюду уже полно людей, спешащих к своим рабочим местам. Витрины еще темны, но зато можно увидеть ярко освещенные окна фитнес-центров на нижнем этаже какого-нибудь небоскреба: ньюйоркцы торопятся размяться перед началом рабочего дня.
Исторические изменения в сравнительно небольшой степени затронули эту часть Бродвея — разве что раньше она считалась не столько средоточием офисной жизни, сколько царством розничной торговли. Отрезок улицы между Юнион и Мэдисон-сквер так и прозвали не то уважительно, не то насмешливо: Ladies’ mile — «Дамская миля». Рядом расположился Garment District —«Одежный округ», а соответствующий фрагмент Седьмой авеню именуется на этой «широте» Fashion Avenue — «проспект Моды». «Сюда стекаются нарядные дамы со всего города, чтобы пополнить и без того богатые гардеробы. Ведь здесь собрались воедино все лучшие дома от Tiffany и Stewart до Lord & Taylor », — с придыханием писал о таком Бродвее журнал «Harpers » в 1878 году. Теперь многие из перечисленных им заведений переехали на Пятую авеню — и уже там, у новой витрины знаменитого ювелира, задумчиво застынет в «Завтраке у Тиффани» Одри Хёпберн.
Но сами «коробки» небоскребов, конечно, с места не сдвинешь, и Магистраль по-прежнему может гордиться старейшим из них во всем Нью-Йорке: Ист-виллидж представляет здание Дэниэла Бурнэма, более известное как «Утюг» (Flatiron Building, 1902 год). В плане дом образует вытянутый треугольник, такая форма подсказана самим заданным пространством: пересекаясь по диагонали с Пятой авеню, Бродвей образует «клин». С точки зрения современного прохожего, ничего особенного в «Утюге» нет, разве что причудливо выглядит его заострение в сторону Мэдисон-сквер. Однако в 1900-е гигант прославился благодаря неслыханной высоте — целых 22 этажа! Художники и фотографы со всего мира стекались сюда, чтобы запечатлеть новый «символ» покорения человеком архитектурного пространства. А критики лишь подливали масла в огонь. Они уверяли, что треугольное здание вскоре разрушится, будучи подвержено из-за своей формы и размеров «более мощным порывам ветра»…
ОБ «УТЮГЕ»:у русских читателей, как ни странно, тоже имеются литературные ассоциации с ним. Я, например, при виде здания подумал о Сергее Довлатове, вспомнив, как в рассказе «Ремесло» он назначал встречу «на углу Бродвея и Сороковой» своей переводчице Линн Фарбер:
«Линн предупредила:
— В руках у меня будет коричневая сумочка.
Я ответил:
— А меня часто путают с небоскребом «Утюг»…»