Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год
Шрифт:
А по соседству с Золотым домом — дом, построенный в стиле барокко. Проще линии, проще украшения, но они еще есть, словно город, несмотря на бедствия, постигшие его в XVII веке, — войны, эпидемии, пожары, — не мог и не хотел расставаться с прежней славой.
Ходишь по Старому Гданьску и не веришь себе. Знаешь: в августовскую ночь 1939 года фашистский корабль обстрелял польские казармы. Это было рядом с Гданьском, в устье Вислы, на полуострове Вестерплятте... Знаешь: годы войны не прошли для Гданьска бесследно. Город бомбили. Бомбили жизнерадостный ренессанс и строгую готику; рушились громады
Неужели это возможно — за два десятилетия возвести город, который строился веками?
...Восьмидесятиметровый шпиль-башня плывет в небе вместе с облаками. Широкие ступени предпорожья. Фонари на кованых узорчатых подставках. Лепной герб Гданьска — два креста и корона — знак прошлой королевской милости. Торжественный вход подчиняет посетителей, шаги их становятся медленней, спокойней.
Недавно Главная ратуша распахнула тяжелые двери. Здесь открылся музей, и готика ожила.
Мягкое скольжение войлочных тапочек по паркету, живые лица в старинных зеркалах, приглушенные возгласы восхищения в Червонном зале... Я слышу сразу трех экскурсоводов. Речь польская, русская, французская.
— Над ним работали восемнадцать лет. Посмотрите на эти тяжелые, из темного дерева резные скамьи вдоль стен. На позолоченную облицовку камина. На чугунное литье сейфов, врезанных в красные стены... А потолок? Этот барельеф — символ единства Гданьска с Польшей; видите, как радуга связывает Вислу — от истоков до устья, до того места, где стоит Двор Артуса. Работы по восстановлению Червонного зала были огромны — гитлеровцы в 1943 году демонтировали этот зал заседаний; в окрестных деревнях — в сырых подвалах, погребах, в земле — хранились фризы, мозаика, деревянные панели.
Собирали все по деталям. Помогли эскизы Яна Кароля Шульца, художника начала XX века, который много рисовал ратушу и Червонный зал. Эти эскизы были нужны и живописцам, и резчикам по камню, и резчикам по дереву. Видите, на двери золотом написано «anno 1596» — год, когда были закончены все столярные работы. Можно было бы по праву приписать еще и наши годы. Еще одна деталь — красное, червонное сукно, покрывавшее стены зала, во время войны сгорело. Остались лишь клочки. По этим клочкам специалисты установили, как сукно изготовлялось: паровые катки, тиснение рисунка. Воспроизвести этот процесс сегодня оказалось практически невозможным. Тогда решили выбрать для обивки красный шелк, и профессор Нахлик долго работал над рисунком ткани, выбирая фламандские мотивы...
Точность деталей. Точность общего рисунка — отдельного ли зала, здания или города в целом. Эта трудоемкая для реставраторов точность обнажает время: архитектурный памятник становится историческим документом. Таким документом казался мне Старый Гданьск.
Этот город лежит на плоском берегу Вислы. Как большая ленивая рыба, медленно плывет она к морю. За средневековыми валами, за крепостными стенами видны острые башенки готического трехсводного костела
Я приехала в Торунь, чтобы посмотреть единственную в Польше мастерскую, где реставрируют старинные витражи. И не только реставрируют, но проектируют и изготовляют орнаментное стекло главным образом для старинных зданий.
...Из плоских ящиков, что стоят один на другом в углу мастерской, витражисты достают законченные работы. Ближе, ближе к свету, так, чтобы лучи неяркого осеннего солнца пронизали стекло.
Зелеными, летними стали листья; заиграли, переплелись на желтом, цвета спелой ржи, фоне.
Голубое небо. Белый конь, красный плащ, золотые шлем и латы всадника.
Синяя лань в красном круге.
Эти и другие витражи, источенные коррозией, а теперь обновленные, ждут во Вроцлаве, в музее архитектуры, и в средневековом костеле Быдгоща, и в Кракове, и в Варшаве. Реставрация столь искусная, что долго ищешь в рисунке замененный или очищенный кусочек стекла (должен же он выдать себя иным оттенком!), но... как правило, ошибаешься. Процесс изготовления витражей сегодня столь же «ручной», как и в XV веке, хотя, конечно, художники прошлого не знали ни искусственных смол, ни вакуумных шкафов.
Сначала художник делает из бумаги макет витража (вот он лежит на столе, длинный, вырезанный ножницами так витиевато и искусно, как вырезают бумажные салфетки). Расчеты переносят на стекло — его режут, придавая нужную форму, раскрашивают, наносят рисунок (когда-то стекло резали раскаленным молотком; клали до семи слоев, чтобы играть цветом — скажем, синее стекло на красное — получали зеленое... Цвет стекла играл особую роль в средневековых витражах, в эпоху Ренессанса главным стал рисунок). Потом стекло ждет печь, где его закаляют при более высокой температуре, чем закаляли в прошлом, — чтобы меньше было подвержено коррозии; потом вакуумный шкаф, чтобы лучше впитались краски. И уже под конец — опалубка; свинцовые переплеты намертво схватывают кусочки стекла в единую многоцветную картину, которая будет удивительно хороша, когда ее вплетут в строгие линии костела.
В мастерской тепло от печи; пахнет химикатами, на широких столах — краски, обрезки свинца, бумага. Руки мастеров как руки рабочих — тяжелые, в ссадинах, темные от въевшейся краски и свинцовой пыли. И в то же время это руки художников, которые ощущают и материал, и цвет, и ритм. рисунка. Показывая готовые витражи, мастера долго искали то единственное положение, когда свет обнажал главное в картине, а тень тушевала, окутывала таинственностью детали незначительные... Откуда у них это «чувство витража»?
Об этом не спросишь. А если даже спросишь, едва ли ответят. Разве может сказать художник, как родилось в нем чувство цвета и формы? Конечно, нельзя протянуть прямые линии — связи между этой мастерской, мастерами и старым Торунем. Но почему именно в этих стенах мне вспомнился город, его музеи, дома и улицы, по которым шла недавно?
Помню, в костеле Богородицы узкие, высокие, яркие витражи XIX века, и здесь же — полукруглые, с палевым рисунком в центре, удивительные по тонкости, ажурности, изящности линий. Отзвук ренессанса...