Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
Шрифт:
— Молодой человек быстро ездит, часто падает, а нарту старик чинит, — сказал он назидательно. Была у старика страсть к поучениям. Судя по белой спине, Тналхут тоже падал, но я не задавал неуместных вопросов.
Было уже темновато, мы быстро запрягли оленей и тронулись. Старик хорошо знал эти места, уже через несколько минут мы наткнулись на свежую нартовую дорогу и по ней быстро выскочили к палатке. С опозданием залаяла собака, но, обнюхав старика, сменила лай на визг. Старик тоже обрадованно огладил ее: «Мальчик, Мальчик». Из палатки вышла женщина.
— Амто, мей! — окликнул я ее.
—
— Како, како, Миронов етти. (Ой-ей-ей, Миронов приехал.)
Она называла меня по отчеству.
— Минки пастухен? (Где пастухи?) — спросил я.
— Утку нелла. (В стаде.)
— Э. (Понятно.)
Мы быстро распрягли оленей и отпустили их по направлению к табуну на отдых. Хорошенько выбив снег из одежды, нырнули в теплый сумрак палатки.
Вокруг снова была милая мне табунная жизнь. Как хорошо завалиться на шкуру, отоспаться, завтра пойти в табун. Старик Тналхут однажды так объяснил мне смысл жизни: «Немножко работай, устал — отдыхай, поешь и снова работай. Так хорошо жить».
Я отвалился на шкуру, но рядом со мной что-то взвизгнуло, и через мгновение оказалось Прохой, а потом и ее трехлетним сыном.
— О, Проха, что же это ты гостей не встречаешь?
— Я спала.
Кечигвантин у печки что-то сердито заворчала.
— Что она говорит, Тналхут?
— Проха все спит и спит, ничего не помогает. Всегда так молодой человек, — заключил старик. Он вообще любил обобщать.
Кечигвантин поставила перед нами маленький столик, положила несколько пластин юколы, и мы, замолчав, принялись есть. Старик протянул по пластине Прохе и ее сыну, так что возможность разговаривать осталась только у Кечигвантин, и она воспользовалась ею в полной мере. Я понимал ее быструю речь плоховато, но исправно прерывал еду для вежливого «Э, э», вроде нашего поддакиванья. Вдруг снаружи послышались голоса, потом в палатку заглянул Кининлад.
— Здравствуйте, с приездом.
— Здравствуй, Коля, — отвечал я. Кининлад всегда отличался вежливостью. Но вслед за ним всунулся Тынытегин и закричал:
— Здорово, Леша!
— Здравствуй, Сережа! — в тон ему отвечал я.
— Здорово, старик!
Но Тналхут ограничился «Э». Он относился к Сергею критически и не упускал случая выразить это.
Постучав сколько положено выбивалками по одежде, оба втиснулись в палатку, начались рукопожатия и расспросы. Я вылез наружу и, развязав на своей нарте груз, достал свечки, галет, сахару... Кечигвантин то и дело напевала «Миронов, Миронов». На столике появилось мясо. От разогревшейся печки стало тепло, мужчины сбросили кухлянки. Все разговаривали, рассказывали что-то, разговор, как обычно, шел на корякско-чукотском языке (Тынытегин и Проха были чукчи, а Тналхут и Кининлад с Кечигвантин — коряки). Часто примешивались и русские слова.
Кечигвантин упорно дергает меня за руку: «Миронов — одинаково сын, Миронов — все равно сын. Я — одинаково мама. Миронов хороший, всегда веселый. Так надо, одинаково наши люди». Она говорит что-то еще. Тынытегин мне переводит: «Она говорит, что сошьет вам хорошую шапку». Кечигвантин с воодушевлением подтверждает: «И, и, и». Потом она снова произносит целую речь, и все, бросив свои разговоры, слушают ее, часто смеются. С трудом я улавливаю, что она вспоминает, как вышла замуж за Кининлада.
Кечигвантин рассказывает, каким смешным был Кининлад, когда она увидела его впервые.
— Ага, ага, — с удовольствием подтверждает Николай. В голосе Кининлада звучит гордость за жену, она невольно передается мне. Я с уважением гляжу на пухленькое личико Кечигвантин. А она, как ребенок, радуется вниманию, смеется, старается еще чем-нибудь меня заинтересовать, что-то быстро говорит.
Наверное, очень трудными кажутся их имена — Кининлад, Кечигвантин. Но это не так. Достаточно лишь раз услышать, что они значат. Кининлад по-корякски «бросил сына», друзья зовут его просто «Кинин». Странное имя дал Кининладу отец. А я зову его просто Коля, Николай Николаевич. Все у них в семье Николаи Николаевичи. Русские имена жители этого совхоза получили перед выборами в 1936 году, когда здесь регистрировали избирателей. Наверное, у секретаря была слабая фантазия. Половина мужчин в нашем совхозе — Николаи Николаевичи.
Имя Кечигвантин перевести сложнее. Ближе всего — это «вход в юрту». Но надо вырасти в юрте, чтобы понять такое имя. Входная дыра — это главный источник света. Это чистое, светлое пятно, к которому ползет ребенок, когда его уже держат коленки. Да, Кечигвантин и впрямь пятнышко, вся какая-то теплая, светлая, круглая, как колобок.
Я начинаю разбирать свои вещи. Кечигвантин что-то оживленно пытается мне объяснить. Я не понимаю ее и лишь меланхолично поддакиваю на чукотский манер: «Э, э, э». Вдруг она резко дернула меня за рукав и, повернув к себе, с удвоенной энергией закричала мне прямо в лицо: «Э-э-э!» Не понимая, в чем дело, я смотрел на нее, пока мужчины не пришли нам на помощь. Оказывается, Кечигвантин просила меня дать и ей русское имя.
О, это была трудная задача! Я вглядывался в ее пухленькое личико с расплюснутым носиком и не находил ничего, за что можно было бы зацепиться. В конце концов я нарек ее Ириной с обычной, как я уже говорил, для их семьи Николаевной в заключение. Она осталась очень довольна и остаток вечера употребила для заучивания «Ирины Николаевны». На радостях Кечигвантин выудила из потайных запасов мешочек «юппина», то есть пережаренной с жиром муки, и мы, навалив ее в кружки с чаем, с удовлетворением разъели лакомство.
Следующие несколько дней пролетели незаметно. Пастухи работали в две смены. Днем дежурили Кининлад с Тынытегином, ночью Федя Мерхини с одноглазым Гиклавом, все молодые, веселые ребята. Старого Тналхута мы на другой день снарядили за продуктами.
В десяти километрах от нас два пастуха держали быков. На время отела быков отделяют от важенок, чтобы они не мешали им кормиться. Рядом с бычьим табуном находилась меховая палатка, где жила жена Гиклава. После ночного дежурства вместе с Федей Мерхини он часто уезжал туда с утра. Там они отдыхали, а Федя еще успевал съездить на беговых оленях в соседнюю бригаду к своей невесте.