Журнал «Вокруг Света» №06 за 1990 год
Шрифт:
Что касается Сириля и Робартса, то тут оперировать гораздо проще, и для них не так болезненно. Кожа головы менее чувствительна, чем кожа лица и рук. Мне приходится выбрить волосы вокруг краев раны, которая сшивается таким же способом.
Самое трудное сделано. Остается дальнейшее лечение. Оно совсем простое. Это непрерывное поливание холодной водой, которая служит лучшим средством против воспаления, наиболее эффективным терапевтическим методом в серьезных случаях, который ныне применяется всеми хирургами. Холодная вода обладает тем преимуществом,
Поэтому я беру четыре мешка из водонепроницаемой ткани, которые подвешиваю с помощью шнурка над четырьмя ранеными. Пятый может ходить с больной рукой на перевязи. Я проделываю в мешках маленькие отверстия, вставляю в них подобие трубочки из тонкой веточки эвкалипта, из которой удаляю шомполом сердцевину.
Наполнив мешки водой из ручья, я регулирую струю, затем, направив на раны тоненькую струйку, оставляю дежурного, который должен пополнить мешки, как только вода вытечет.
Надеюсь, что через четыре дня такого лечения, а может быть, и раньше, раненые начнут поправляться и мы сможем продолжить путешествие.
Этот вынужденный отдых, на который нас обрекло несчастье, приключившееся с нашими товарищами, небесполезен и для других участников экспедиции, а также для лошадей, как тягловых, так и верховых. В лагере царит оживление, которое приятно наблюдать. Тут поселенцы чистят карабины, почерневшие от пороха, там надраивают до блеска чистое оружие или чинят порванную одежду с ловкостью прилежной хозяйки. Я думал, что только французские солдаты способны так умело ставить заплаты или штопать мундиры. Теперь я с удовольствием отмечаю, что и англичане отлично усвоили эти навыки.
Двадцать четыре часа проходят спокойно, ухудшения здоровья среди больных тоже не наблюдается. Том отлично за ними ухаживает. Достаточно сказать, что они начали есть, даже тот, у кого я оперировал щеку. Я не сторонник диеты, особенно для таких молодцов. Они потеряли много крови, и я стараюсь поддержать их теми продуктами, которые они в состоянии съесть. Диета только затягивает лечение и, следовательно, увеличивает плату врачу. Лично я не хочу никакой другой платы, кроме крепкого рукопожатия, а его я уже получил.
Но двоих моих пациентов тяготит такое бездействие. Как лучшие представители армии, они должны были бы подавать пример дисциплины. Ничего подобного. Они ропщут, хотят встать и готовы рыскать по кустам за дичью. Я использую весь свой авторитет, чтобы запретить им подниматься. Сириль ворчит, Робартс тоже выражает неудовольствие.
— Послушай,— говорит мой босеронец,— как можно вести такую жизнь?
— А я! — подхватывает Робартс.— Вы думаете, мне тут очень весело? Пусть мне дадут виски, джина, все равно что. И разрешат снова вести нормальную жизнь. Ради бога, Б..., позвольте мне проехаться верхом.
— Немного терпения, друзья. Вы уже делали, что хотели. Вы храбро сражались, а теперь надо умерить пыл.
— Как — умерить? — вскричали они одновременно.— Что значит — умерить пыл? Нам уже вот как хватило спокойствия!
— Потерпите,— настаиваю я.— Вы ранены. Еще три дня, и вы будете делать что хотите. Но пока вы подчиняетесь мне. Иначе, дорогие друзья, я пришлю санитаров, которые заставят вас успокоиться.
В двадцати шагах от «полевого госпиталя» я сталкиваюсь с двумя девушками, которые приветливо со мной здороваются.
Мисс Мэри пожимает мне руку, как принято у англичан.
— А вы, мисс Келли,— говорю я хорошенькой ирландке,— не хотите поздороваться со мной за руку?
— Но, мсье...
— Признайтесь, что вы на меня сердитесь.
— Я, мсье? Почему?
— Конечно, я ничего не знаю, но, может быть, вы считаете, что я не излечиваю достаточно быстро кое-кого, кто тоже полагает, что время тянется слишком долго, и отчаянно скучает.
— О мсье! Если бы я смела...
— Что бы вы тогда сделали, мисс?
— Я бы попросила у мисс Мэри разрешения пойти ненадолго к этим джентльменам.
Я не только разрешаю тебе, дорогая Келли, но и хочу спросить мсье Б..., не можем ли мы обе, не утомляя раненых, побыть там немного.
— Пожалуйста, я разрешаю. Это единственный способ удержать их от безрассудства.
Будучи уверен, что мои предписания теперь будут выполняться, я иду к повозке, в которой находится мое оружие, беру ружье, охотничьи патроны и четыре боевых — кто знает, что может приключиться! Затем отвязываю Мирадора и зову Тома, который, увидев, что я снаряжен для охоты, делает то же самое.
Уже в течение нескольких дней происходит нечто странное, какая-то чехарда в отношениях. Сириль, продолжая любить меня по-братски, теперь всецело подчиняется Робартсу. Том по-прежнему питает к своему хозяину — майору — фанатичную привязанность, а между тем постоянно ходит за мной по пятам.
Никто и не думает сетовать по этому поводу, ибо отношения наши стали более близкими после пережитых вместе опасностей. Но эта симпатия особенно сильна между теми, кем владеют одинаковые чувства, и поэтому Робартс и Сириль, два простодушных гиганта с любящими сердцами, стали неразлучны так же, как ваш покорный слуга и Том, старый туземный неграмотный врачеватель, прирожденный колдун Австралийского континента.
Я делаю знак МакКроули, который понимает меня с полуслова, и мы втроем отправляемся на охоту, вооруженные, однако, как для войны. Эй, господа! Куда это вы направились? — окликает нас сэр Рид.
— Собираемся одним выстрелом убить двух голубых журавлей, сэр.
— Выход из лагеря запрещен, господа.
— Но, сэр, мы же не в одиночку.
— Пожалуйста, не возражайте, господа дилетанты. Вы должны получить
разрешение на выход и взять с собой четырех человек.
Мы опускаем головы как провинившиеся школьники. Том пытается спасти положение, приводя свои доводы.