Журнал «Вокруг Света» №06 за 1995 год
Шрифт:
Сбросил я все это хозяйство вниз, выгрузил на палубу. В первой же банке мне сразу же попался пеммикан. Вкуснейшая штука! Подсчитал банки надолго хватит!
Были в этом спасательном контейнере и карта морская, и мореходные таблицы. Хронометр был, секстан. И тогда я определил точку своего обломка — широту и долготу — и потом уже каждый день отмечал на карте свое место. И понял, что несет меня куда-то в сторону Калифорнии. Подсчитал провизию на месяц дрейфа хватит. Никакого страха не было, а только тоска, что долго придется жить в одиночестве.
Гудки мне стали слышаться. Спишь — вдруг вздрогнешь от гудка. Встанешь, выйдешь на палубу — а никого и нету. Чистый океан, волны шумят в темноте.
Потом вспышки
Гудки, огни, а иногда казалось, что обломок подо мной исчез, что плыву я в черной пустоте, в невесомости качаюсь... Как с этим бороться? Работать!
В носовой части помпа была. Соляр был. В плотике зажигалку нашел, развел огонь, разогрел котел, помпу запустил. Начал я мазут из танков в носовые откачивать — выравнивать обломок. И вот угол уже небольшой, по палубе ходить можно. Хорошо. А если бы ничем не занимался, а сидел и смотрел тупо, тогда не то что огни да гудки, может, что и похуже мерещилось бы... Да, вот что еще! В борта все время била якорная цепь. Ночью спать не мог, а днем нервозность какая-то не отпускала. И решил я избавиться от якорей. Сброшу, думаю, оба якоря, ни к чему мне тут лишнее железо. Отдаю стопор, пошла якорная цепь в воду. И вдруг меня как молнией ударило! Что же я делаю?! Ну, парень, ты даешь, а еще моряк называется! Стоп! Зажал стопор. Как же я сразу-то не сообразил?! А если подойду к берегу, да шторм будет? Разобьет к черту без якорей-то! Надо же на якорях задержаться будет! Якорь как раз и будет последней надеждой! И с тех пор — цепь бьет, а я еще спокойней сплю, даже убаюкивают цепи — якоря-то целы!
Так вот и плыл... Целый день в хлопотах — огонь добыть, котел развести, порядок навести хоть и обломок, да корабль, все должно быть в полном порядке. Бегаешь целый день тут ты и боцман, и матрос, и штурман, и кок. И полные сутки — все твоя вахта!
А хожу по кораблю как черт чумазый, весь в мазуте. Э-э, парень, непорядок! Разогрел воду, все приготовил. Даже кусок мыла нашел у боцмана в заначке. Швабру достал, ту, чем палубу протирают. Полный порядок! Раз намылился смыл. Два намылился смыл. Что за черт?! Вроде бы и отошло кое-где, а все черный! Что за мазут такой американцы подсунули? Особого, что ли, качества? Выскочил с горя на палубу проветриться — тут и рассмотрел! Ясность полная. Нет, мазут-то нормальный, отмылся. Да я весь так и остался в черных пятнах. Синяки-то уже почернели, с фиолетовым отливом по всему телу. Хорошо, очень хорошо меня волна приложила. Жаль сознание тогда потерял, — посмотреть бы на свои кульбиты!
Так вот и плыл. Все шло спокойно. А потом — снова гудки. Ночью, во сне. То не было, не было, а тут опять появились. Не сплю уже, ворочаюсь, а они все гудят. Черт, думаю, что предпринять? Не буду, думаю, вставать — погудят-погудят — перестанут. Не перестают — гудят проклятые! Вставать надо, заняться чем-нибудь, а то рехнуться недолго. Встал, вышел на палубу. А уже светает, море тихое, спокойное. И дымка такая, туман легкий. А оно-то из-за дымки и появляется. Вы же знаете, как фотография проявляется. Ничего, ничего, белая бумага, а потом темнеет, очертания появляются.
Так вот оно в тумане проявляется — судно, да еще и гудит при этом. Подходит близко. Надпись видна. Твою так! Наш! «Белгород»! С мостика сигналят что-то. Читаю. Там спрашивают: «Сколько человек на судне?» Отмашку делаю, передаю: «Один». Один, мол, на судне. Замолчали там. Что-то замешкались. Не понимают, видно. Снова сигнал, снова передают: «Сколько человек на судне?»
И я снова передаю — один, мол, один, значит...
К сожалению, я не мог встретиться с капитаном «Белгорода», принявшим в Тихом океане на борт истерзанного, но не сломленного Евгения Лепке. Сохранилась лишь справка, написанная рукой капитана Ваги, - в старом альбоме Евгения Николаевича:
«Дана настоящая второму помощнику капитана с турбоэлектрохода «Донбасс» Лепке Евгению Николаевичу в том, что он был снят с носовой части танкера «Донбасс» и принят на борт танкера «Белгород» 26 февраля 1946 г. в Северной части Великого океана...»
И следуют широта, долгота...
«...погибли все судовые, а также его личные документы, удостоверяющие профессию, звание, занимаемую должность, образование и другое. Справка дана для представления в Советские учреждения, для восстановления погибших документов».
Справка для Лепке, телеграммы, вырезки из американских газет... Нашивки матроса корвета охранения, подобравшего в войну у берегов Кубы оглоушенного Лепке, подарившего их русскому моряку на память... Компас с немецкого катера, на котором удрали три моряка с «Джассона», русский, бельгиец и француз. Вот, пожалуй, и все реликвии, все награды. Все, что принесло ему море. И еще, недоверие к нему, к человеку. «Да как это вы, гражданин Лепке, на обломке уцелели? Да как же вас, гражданин Лепке, в шторм волной не смыло? И почему вы из плена, гражданин Лепке, смогли бежать? Все у вас как-то просто, гражданин Лепке, получается! И катер под парами стоит, и охрана ушла, и вы кулаками с вооруженными расправились! И, конечно, туман сразу нашел!» И смотрят так исподлобья... А летчик Девятаев с острова на «Хейнкеле» удрал? Сколько лет не верили... «Чтобы с острова, с немецкой секретной базы самолет угнать?! Быть такого не может!» Поверили, когда документы немецкие нашлись.
— Нет, — смеется Евгений Николаевич, — знаменитостью я не стал. А вот сколько намаялся с этой справкой... Да, ладно, дело прошлое. Не будем это ворошить. Только вот что мне иногда думается а не спасся ли тот подлец, не выжил ли скотина, что на плоту молча людей по головам бил, топил? Выжил да работал, как ни в чем не бывало? Мелькает такая мысль, куда ж он девался?
А вообще-то я многие годы никому ничего не рассказывал. Как-то стал на праздничном, что ли, вечере делиться воспоминаниями о плаваниях в конвое. Внимательно так все слушали. А после подходят и говорят, недоверчивые, значит: «Да не придумал ли ты все это, брат? А? Знаем, любите вы, моряки, байки рассказывать. И после одного потопления люди с ума сходили, а если и выживали, так к морю и близко не подходили. Вон военные моряки — и самолеты сбивали, и лодки топили вон орденов-то сколько, во всю грудь! А у тебя ни ордена, ни медалей нет. Так не бывает!» И как им объяснить, что мы же не военные моряки были, мы только грузы возили. И в документах нам писали «В войне не участвовал». Вот только недавно участником войны стал. Что орденов-медалей нет — не беда. А вот вроде получается, что ты всю войну где-то в теплых морях проводил — это ни к чему...
— А, знаете, я чуть миллионером не стал. Самым настоящим. Как это получилось? Спас меня наш «Белгород», а обломок танкера с мазутом американцы вытащили на свой берег. А по их законам все это принадлежит спасшимся после кораблекрушения. А я же один на обломке оказался. Янки говорят: «Продашь — большим бизнесменом будешь»!» Я им, знаете, по этому поводу большой морской загиб выдал. Самых отборных... Да, вот еще интересно. Мы на «Белгороде» только к берегу подошли, пришли в Сиэтл, и меня первым делом в госпиталь уложили, доктора американские собрались, целый консилиум. Серьезные доктора. Разложили меня на кровати, раздели и тут-то им моя зебра неотмытая и явилась во всей красе. Доктора ни слова не сказали окружили, ощупывают, во все места пальцами тыкают и головой качают. И молча так, внимательно. А потом один другому и говорит так ясно: «Такое может выдержать только русский варвар!» И все это так ясно, у меня под ухом. Они же не знали, что я по-английски говорю.