Журнал «Вокруг Света» №07 за 1990 год
Шрифт:
Несмотря на полную безвредность жидкости, добытую из ручья, нас охватывает приятная истома, и мы следим сонными глазами за спиралью дымка от сигары.
Канадец Фрэнсис складывает охотничий нож, лезвие которого убирается со щелчком. Прежде чем кто-либо из нас отдает себе отчет в том, что он собирается сделать, мы видим, как он вдруг вскакивает и, расставив длинные ноги, посылает пулю из карабина в сторону ручья.
— Попал! Теперь не уйдешь! Ах, разбойник, на этот раз ты не уйдешь от меня! — закричал Фрэнсис, сияя.
— Кого вы подстрелили?
— Мсье Б...,— восклицает канадец,— я убил его для вас.
— Но кого?
— Орниторинхуса (Орниторинхус — утконос.)!
— Вы убили орниторинхуса?
— Уверен в этом. Посмотрите на кровавый след, который тянется за ним.
Действительно, мы видим широкую красную полосу, ведущую к ручью, на поверхности которого булькают пузырьки.
— Подождите, сейчас он сам всплывет. Тогда его и возьмем. Ручаюсь.
Кроме канадца и старого аборигена, никто из нас никогда не видел ничего подобного.
Канадец оказался прав. Проходит с полминуты, и мы видим, как животом вверх всплывает самое удивительное животное из всех существующих.
Хотя теоретически я знаю строение и необычную анатомию этого животного, все равно не спеша рассматриваю его. Остальные охотники разделяют мое любопытство, ибо, кроме канадца и старого австралийца, никто из нас никогда не видел ничего подобного.
Мы поворачиваем его из стороны в сторону и все более громко выражаем свое удивление.
Первое сообщение, полученное в Европе об этом необычном четвероногом животном, вызвало всеобщее негодование ученых всех стран. По какому праву это животное, не имеющее никакого «гражданского статуса», пытается опровергнуть все классификации? Слишком поздно оно появилось, и тем хуже для него! Все места уже заняты.
И вообще, к какому виду его отнести, как назвать? К птицам его не причислишь, ибо оно не летает. У него есть четыре лапы для того, чтобы бегать и плавать, есть и сосцы, чтобы кормить детенышей, значит, его можно отнести к четвероногим? Но как тогда быть с перепончатыми лапами и утиным носом? И в довершение всего его самка откладывает яйца!..
Отчаявшись найти решение этой трудной проблемы, ученые единственный раз дружно расписались в своем неведении и единогласно решили, что такого австралийского животного попросту не существует.
Однако то, что происходило в другом полушарии, не имело никакого значения для самого животного. Самки продолжали откладывать яйца и заботливо питать молоком свое потомство.
Если решение ученых не тревожило покой животного, то австралийские колонисты, не желая слыть обманщиками и справедливо возмутившись оскорблением, нанесенным одному из обитателей их новой родины, решили проучить скептиков. В один прекрасный день зоологи Европы остолбенели, узнав, что два скваттера, приехавшие в Глазго, привезли с собой шесть прекрасно законсервированных экземпляров этого животного, существование которого не признавал ученый мир.
Оживленно беседуя на эту тему, мы вернулись в лагерь с превосходной добычей, которая, можете мне поверить, была весьма желанной, поскольку уже три дня члены экспедиции питались исключительно консервами.
Я боялся, что мой бедный Сириль, оставшийся в «полевом госпитале», узнав о наших подвигах, пошлет к черту свою рану. Вовсе нет, он сияет, нисколько не сожалея о том, что не сделал ни одного выстрела. По-моему, он даже благословляет свое ранение, ибо оно обеспечило ему свидание с милой Келли. Ну что ж, мой герой, все прекрасно, подождем завершения экспедиции, и все это может закончиться, как в романе.
Я же тщательно почистил свое ружье, а потом принялся свежевать добытого утконоса. Благодаря захваченному с собой запасу мыла, содержащего мышьяк, мне удается сохранить шкуру животного в прекрасном состоянии. Хочется привезти ее домой, где она хорошо будет смотреться в большом стеклянном шкафу с трофеями охотника-натуралиста.
Глава X
— Двадцать три с половиной градуса южной широты и сто тридцать пять градусов восточной долготы,— объявил майор, определявший наше местонахождение.— Господа, мы пересекаем тропик Козерога.
— Спасибо, майор,— сказал МакКроули, растянувшись под квадратным куском парусины, прикрепленным к четырем большим деревьям, не отбрасывающим тени.— Хронометр так же, как и солнце, сообщает нам, что сейчас полдень, не так ли? Мы шли с трех часов ночи и проделали примерно семь-восемь французских лье.
— Превосходно,— ответил старый офицер.— Мы пробудем здесь до завтра. Слава богу, со времени схватки с аборигенами мы значительно сократили расстояние, отделяющее нас от цели.
— И, к счастью, без помех.
— Если бы, мой лейтенант,— сказал Сириль, обращаясь к МакКроули, как всегда, официально,— мы каждый раз сталкивались с аборигенами, которые хотят насадить нас на вертела или рассечь нам головы своим каменным оружием, то это было бы пренеприятно.
— Я вполне разделяю ваше мнение, дорогой охотник, и до сих пор с содроганием вспоминаю о встрече с аборигенами. Да, горячая была схватка!
— Бедняги! И почему только они ведут себя подобным образом по отношению к таким людям, как мы, которые и мухи-то не обидят.
— Да, вы, французы,— филантропы. Но, дорогой друг, когда делают омлет, разбивают яйца. Если хочешь колонизировать страну, нельзя останавливаться ни перед чем. Лучше убить каннибалов, которые хотят помешать другим попасть в этот рай, чем быть убитыми ими.
— Минуточку, мой лейтенант! Я бы предпочел, чтобы меня мучила боль, чем пролить кровь ближнего.
— Благодаря заботам нашего друга мы уже на ногах, наши раны зажили, мы прошли триста километров после того злополучного дня, который мог быть нашим последним днем,— вмешался Робартс.— Еще одна неделя, и мы завершим путешествие. Так забудем же этот кошмар и простим несчастных, которые — увы! — более невежественны, чем виновны.