Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год
Шрифт:
— Из того, чего Дитмарс не знает об анакондах, можно составить пухлый том, — сухо отметил Фред. — Думается мне, самых больших анаконд не так-то просто обнаружить. А найдешь, так еще попробуй поймать.
Возразить было нечего. Мы вернулись в лагерь, наспех перекусили, потом Фред отправился вместе с Карлосом Альберто и Матеито на рекогносцировку, а я укрылся под пологом от полчищ голодных комаров и песчаных мух.
Кому жить в льяносах?
Говорят, лес наступает. Это в полной мере относится к мора. Его семена не летают; крупные и тяжелые, они сыплются прямо вниз. Большинство падает на почву у подножия материнского дерева, где их ждет грустная участь. Прорежутся хилые, бледные ростки,
Может быть, одно семя попадет в реку и будет вынесено на берег где-то пониже. И родится новый лес из мора-де-монте, который увидят внуки лесоруба. А впрочем, увидят ли? Латинская Америка стоит на перепутье, и над ней нависла угроза невиданной еще катастрофы. В последние десятилетия прирост населения приобретает взрывной характер, однако ничто не делается, чтобы прокормить новые миллионы. Свободный лесной индеец теряет свою самобытность, превращаясь в нищего, живущего в трущобах, где он работает, словно каторжник, на испанских монахов и священников, которые платят ему тем, что уничтожают его наследственную культуру, обращают его в христианскую веру, лишают всяких гражданских прав и самосознания.
Впрочем, многие индейцы до этого не доживают, с ними безжалостно расправляются только потому, что земля их приглянулась той или иной монополии. Лишь за последнее десятилетие так погибло больше ста тысяч индейцев.
Западнее Анд практически все пригодные земли уже заняты. Здесь, в восточных льяносах, еще остались галорейные леса, саванны и сельва, где миссионеры успешно сокращают численность индейцев. В этих областях колонисты только-только начали утверждаться. А льяносы — это половина Колумбии. Да ведь и этого мало... Через двадцать лет население удвоится. Для сорока процентов детей, которые доживут до школьного возраста, нет школ. Они обречены расти неграмотными. Что ждет их, если не участь поселенцев, нищих, голодающих колонос? Их и всех тех, кому доведется проучиться кое-как год-другой.
Через полтора десятка лет в льяносах скопится столько же людей, сколько их на западе, и истощенный край будет представлять ту же картину, что и другие части страны: делового леса нехватка, дров нехватка, реки пересохли, миллионы гектаров земли загублены эрозией.
Так что вряд ли нашим внукам доведется увидеть леса мора-де-монте в Южной Америке. Не видеть им той красоты, какой я сейчас любуюсь...
Похоже, люди и впредь будут вести себя как разрушители, если только революция, настоящая революция, не пройдет очистительным пламенем по стране, пока еще можно что-то спасти для грядущего.
...Рокоча мотором, лодка скользит дальше вниз по реке. Пять человек, все такие разные и в то же время такие схожие между собой, идут на ней к порогам Ангостуры.
Снова и снова встречаем речных дельфинов. Они кувыркаются, веселясь от души. Жители льяносов рассказывают, будто дельфины спасают утопающих, подталкивая их к берегу. Возможно, такой случай когда-нибудь и был. Дельфины, судя по всему, очень умные и любопытные животные. Может быть, они превзошли бы человека, если бы эволюция наделила их вместо ластов универсальным «инструментом» — руками. Смотрю, как они играют в воде, и невольно пытаюсь представить себе мир, управляемый
Я почему-то убежден, что дельфины никогда не изобрели бы напалм, катехизис и капитализм.
Скоро подойдем к селению, единственному крупному селению на десятки километров вокруг. Автомобильных дорог нет, сюда можно попасть только по реке. Власти Вильявиченсио снабдили нас рекомендательным письмом к местному алькальду.
Вот и дома показались: деревянные постройки, мазанки с крышей из пальмовых листьев. Такая же деревня, как сотни ей подобных в Колумбии, Бразилии, Венесуэле. Мы причаливаем рядом с другими лодками. Здесь приходится запирать свою пирогу цепью с замком, и груз мы уносим в надежное место. Цивилизация. Или, как тут принято говорить, — «форпост цивилизации». Десяток домов под железом, церковь, тюрьма, пыльная площадь. И около сотни лачуг, половина которых грозит не сегодня-завтра развалиться окончательно.
Четыре лавки, полдюжины кабаков, полицейский участок и публичный дом. А дорог не проложено, и водопровода нет — к чему они, когда река рядом? Правда, вода в Гуавьяре мутноватая, но жители к этому привычны, никто не жалуется. Электричество? У двух торговцев есть свои генераторы, дающие ток для нескольких лампочек и холодильника. Еще один такой же генератор освещает церковь. И у полицейских есть электрическая машина, но она не работает.
Уборных нет. За чистотой на улицах следят два-три десятка черных свиней да несколько сот грифов, дежурящих на крышах. Отбросы сваливают в реку, ту самую реку, из которой берут питьевую воду и в которой моются изредка. В сезон дождей очистка улиц происходит, так сказать, автоматически. Свиньи пользуются случаем вырыть глубокие ямы, чтобы потом валяться в лужах. Года два назад в такой луже утонул ребенок. Не первый и не последний...
Врача в деревне нет. Приезжал сюда один молодой лекарь, чтобы пройти обязательно деревенскую практику. Но священник его невзлюбил: ведь он был дарвинист, а для патера это то же, что коммунист. И вместо года лекарь проработал здесь всего четыре месяца.
Правда, в лавках можно купить лекарства. При этом лавочники сами устанавливают дозу. И цену, разумеется. Не поможет — ступай к священнику, купи у него свечи и закажи молитву. За известную мзду наличными. Если и молитва не спасет, священник отслужит заупокойную мессу. Тоже за наличные.
Школы нет, ведь селение входит в сферу влияния миссии.
Мы находим приют у одного из лавочников. Вещи вносим в его склад, и Матеито остается их сторожить. Остальные решают прогуляться по селению. Прогулка не затягивается, ведь селение ничем не отлично от сотен ему подобных.
Вечером сидим в пивнушке. Вдруг входит деревенский священник — эль сеньор кура парроко — и садится за столик. Небрежно приветствует нас, мы так же небрежно отвечаем. Патер беседует с хозяином. Они говорят вполголоса, говорят о нас, я улавливаю слова: «докторес», «натуралистас», «рио Гуаяберо».
Но вот хозяин вынужден отлучиться в лавку. Патер, откормленный господин лет сорока, изучает нас взглядом, потом обращается ко мне:
— Мистер, Гонсалес говорит, что вы сюда прибыли с Гуаяберо.
— Мистер, — отвечаю я, — вас правильно проинформировали.
Священник багровеет. В Колумбии обращение «мистер» выражает пренебрежение, да я к тому же постарался скопировать его (высокомерную интонацию. Однако он тут же берет себя в руки и спрашивает, не повстречался ли нам падре Фелипе. Святой отец отправился вверх по реке проповедовать среди этих ужасных тинигуа.