Журнал «Вокруг Света» №08 за 1983 год
Шрифт:
Ал. Москвин
Кабульские ковры
Мы мало что знаем об обычаях, искусстве, ремеслах наших соседей из Афганистана. Расскажите в журнале, как там делают знаменитые на весь мир ковры.
Лариса Самарина, г. Курган
Знаете ли вы, что чаще всего ковер получает имя не в том месте, где его делают, а там, где им торгуют? И правда, кому что скажет название
Потому знайте, что, если ковер называется «исфаганским», ткали его точно не в Исфагане, а когда «ковер стамбульский», его создали ловкие руки курдских женщин, которым ни разу в жизни не довелось побывать в Стамбуле.
«Кабульские ковры» — отнюдь не исключение. Правда, на Шарин — одной из шумных улиц столицы Афганистана — среди магазинов уместилась маленькая ковровая мастерская. Но работающие в ней четыре мастерицы лишь повторяют орнаменты, излюбленные на обширных пространствах между Гератом и Файзабадом. Потому что большую часть ковров в Афганистане ткут именно там: «туркменские» — на северо-востоке страны и «белуджские» — на северо-западе. Разделение это, понятно, приблизительное. К примеру, один из самых известных далеко за пределами страны ковров, «Маури» — «туркменский», а следовательно, восточный, ткут в Герате, на западе Афганистана.
Афганские («кабульские») ковры ценят во всем мире. Сотканы они из первосортной овечьей шерсти, окрашенной натуральными красками — из растений и растертых в порошок минералов. Кроме того, афганские ковры всегда ткут вручную.
Ковроткачество в Афганистане издавна окружала тайна, которую семья берегла от посторонних — в том числе и соседей. Свои приемы были у каждого племени, каждого района. Имя мастерицы и ее семьи известно было лишь хозяину давки, который скупал продукцию. Но знатоки четко различали почерк мастера.
Орнамент афганских ковров — параллельные ряды геометрических фигур. Фон бывает красным, коричневым, желтым и серым многочисленных оттенков. Самый любимый рисунок — «слоновий след», восьмиугольник на темно-красном фоне. В квадратном сантиметре мастерицы завязывают узлов двадцать-тридцать. Но в лучших коврах — пятьдесят. Самые ценные ковры — «Маури», «Даулатабад», «Сарок», «Адход», «Адтыбодак», «Акча». Когда-то (не так уж, впрочем, и давно) цену невесты определяли по тому, как умело она ткет ковер. И сваты-профессионалы (занятие весьма распространенное в старой афганской провинции), уговаривая родителей жениха, не забывали вставить в список добродетелей невесты ее ковроткаческое умение:
— «Маури» со слоновьим следом за год соткет!
— «Маури» — это хорошо! Боимся только, что нам это не по карману, — отвечали родители жениха.
— Ну, может быть, и не «Маури», но уж «Алтыболак» у нее отличный, — умерял требования сват.
Невеста, мастерица «Алтыболака», ценилась тоже недешево, но все же была доступнее...
Никто из заграничных покупателей «кабульских ковров» никогда не задумывался над тем, какие гроши получали мастерицы за свою работу. А ведь ковроткачество было серьезным — если не главным — подспорьем для многодетной и вечно голодной афганской семьи в маленькой деревушке, затерявшейся среди выжженных, солнцем пыльных просторов между Гератом и Файзабадом.
Сейчас в стране примерно сто пятьдесят тысяч семей занимаются ковроткачеством. Они объединены в союз ковроткачей, который старается облегчить их труд, обеспечить шерстью, помочь сбыть продукцию.
Доход от экспорта ковров занимает немаловажное место среди поступлений валюты республики. А репутация афганского ковра в мире столь высока, что рисковать ею никак нельзя.
Без суровой
...Прямо на тротуарах и мостовых брошены ковры, драгоценные кабульские ковры. По ним ступают люди, едут повозки. Их жгут солнечные лучи и мочит дождь. Ковер от этого становится только лучше, податливее. Он не разорвется, и не потускнеют его краски. Он выдержит любую нагрузку.
Если, конечно, это настоящий кабульский ковер.
Л. Мартынов
Холмы Фалуна
Ш ведский город Фалун. Конец февраля. Идут лыжные соревнования: разыгрывается Кубок мира. Волнуются зрители за ограждением; голос спикера, отсчитывающего секунды и метры, разносится громкоговорителями далеко окрест...
Завтра утром мне лететь домой, и хотелось просто пройтись, как-то разрядить накопившуюся усталость. На глаза попадается витрина магазина с ярко-желтой надписью, усеянной красными брызгами: «Скидка — 50% на все!» Но в магазинчике пусто. Реклама «не стреляет». Мимо витрины медленно бредет увешанный множеством музыкальных инструментов человек-оркестр. Он не только умудряется играть сразу на всех инструментах, но еще и поет что-то трогательно-бодрое, несмотря на февральский ветер, сделавший лиловым его лицо.
Я двигаюсь дальше, но кто-то хватает меня за руку. Оборачиваюсь. Парень и девушка в джинсах и коротких куртках протягивают тонкий буклет с набранными крупно цифрами и надписями: «Нет — ядерному оружию, да — безъядерной зоне».
— Прочитайте и приходите к нам на собрание. Там написано, зачем, где и когда, — говорит девушка, застенчиво улыбаясь. Я тоже улыбаюсь и говорю, что прочитать-то обязательно прочитаю, но вот прийти не смогу, потому что завтра поутру лечу домой, в Советский Союз.
Мои собеседники переглянулись. Я уже давно заметил, что при знакомстве шведы очень непосредственно изумляются тому, что иностранец выучил их родной язык.
— Вот вам бы и нужно посетить наше собрание. У нас в стране столько шуму о ваших вооружениях, подводных лодках, ракетах...
— А кто вы и что, собственно, обсуждаете? — спросил я.
— Мы молодые социал-демократы, — начала девушка. — Меня зовут Анна-Лена, по профессии — художник-дизайнер, а это Петер, студент-медпк. Обычно наш союз стоит левее социал-демократической партии Швеции. Но в данном случае мы целиком поддерживаем инициативу Улофа Пальме о создании безъядерной зоны в Центральной и Северной Европе.
— Знаете, — говорит Петер, — Швеция ведь не всегда была мирной и нейтральной. Дело в том, что в свое время наши залежи медной руды позволяли шведам вести захватнические войны. У нас, в Фалуне, сохранился старинный медный рудник.
И вдруг мои спутники предлагают посмотреть рудник.
— Не пожалеете. Пошли?
Я согласился.
Прямоугольное здание, выкрашенное в темно-красный цвет. Внутри лифт. Плавно скользим в недра медной горы...
К концу эпохи викингов — IX—XI века — медь все больше вторгалась в обиход скандинавов, ее начали вывозить и в другие страны. Тогда же, очевидно, медные залежи стали разрабатывать и возле Фалуна. Наибольшего размаха добыча меди в этих краях достигла в XVII—XVIII веках: под землей трудилось одновременно свыше тысячи рабочих. Фалунская медь шла на пушки, ею оплачивались поставки в казну и содержание армии его величества.