Журнал «Вокруг Света» №09 за 1960 год
Шрифт:
— Крушение поездов?
— Нет, — махнул рукой шофер. — Поезда здесь еле ходят. Какое там может быть крушение! Боятся индейцев, хотя в каждом поезде есть вооруженная охрана. У наших вагонов нет стен, вместо них — невысокие барьеры. А индейцы стреляют из луков отравленными стрелами. Попадет такая стрела в человека, и наступает мгновенная смерть.
Слушая шофера, я невольно вглядывался в темноту джунглей, которые бежали вдоль дороги. Кто знает, насколько преувеличены все эти «страшные» истории об индейцах. Было ясно только одно: цивилизация нашего XX века в эти девственные леса, по-видимому, еще
Машина остановилась в тени гигантского дерева сумаума. Ствол его так высок и ветви так длинны, что под тенью гиганта могло бы разместиться целое селение. Какой-то торговец избрал это место для небольшого зеленого сарайчика — магазина. В магазине продавалась разная мелочь и кокосовые орехи, сок которых прохладен и хорошо освежает.
Проезжих в этих краях мало, тем более иностранцев. Хозяин, не в меру располневший мужчина, приготовив кокосовый сок, подсел к нам и начал пространно, по местному обыкновению, расспрашивать, кто мы, откуда и зачем едем. Затем разговор зашел об индейцах. Хозяин сказал, что только вчера по этой дороге провезли в город тело убитого индейца. Его убили на соседней асиенде «Трес росас».
Индейцы, живущие в округе, ведут в джунглях кочевой образ жизни. Племена передвигаются с места» на место, занимаясь охотой, рыбной ловлей и сбором, плодов. Они живут своей обособленной жизнью, мало общаясь с прочим оседлым населением.
Однако у индейцев каждый год возникает проблема — где найти соль. В периоды дождей трудно достать соль, и тогда за ней отправляются самые смелые представители племени.
Асиенда «Трес росас», о которой говорил толстяк, окружена джунглями. Правда, тропический лес не подходит к самому дому. Когда-то деревья были срублены, земля вспахана, и теперь около дома колышутся высокие стебли маиса.
В тот день на поле под палящими лучами солнца работали два батрака. Они изредка перебрасывались словечками о разных житейских заботах. Тот батрак, который был ближе к лесу, увидел индейцев, первым.
Самый надежный «транспорт» в горах.
— Индиос! — тревожно прокричал он и бросился бежать к дому. Другой тоже пустился наутек. Трое рослых индейцев с луком и стрелами за спиной отделились от леса и направились к зданию. В их уверенной походке, гордой осанке не чувствовалось ни страха, ни угрозы. В руках они несли тигровые шкуры.
В доме поднялся переполох. Батрак, прибежавший в дом первым, сорвал со стены винтовку, выскочил на крыльцо, прицелился и выстрелил. Один индеец покачнулся и упал на колени. Стоя на коленях, он повернулся лицом к солнцу, сложил руки на груди и, постояв мгновение в этой молитвенной позе, повалился на землю. Два других индейца бросились в лес и исчезли там, растворившись среди деревьев.
Батраки, возглавляемые управляющим асиенды, с видом победителей направились к убитому индейцу. Он лежал на спине. Руки и ноги индейца были перехвачены браслетами, сделанными из сушеных плодов какого-то дерева. Браслеты так сильно врезались в кожу, что на ступнях кожа атрофировалась и загрубела. Лицо и грудь индейца были раскрашены красной краской.
Рядом с убитым валялась большая тигровая шкура.
— Зря ты убил индейца, Хуан, — заговорил самый старый батрак. — Они шли менять шкуры на соль. На соседней асиенде приручили нескольких индейцев, и они теперь таскают им за пачку соли шкуры самых редких зверей. Зря ты убил индейца, Хуан!
Цена олова
Боливию можно разделить на две разные по климату и по внешнему облику части. Одна — тропическая, с гигантскими массивами девственных лесов, другая — горная, с высокими заснеженными пиками.
Теперь наш путь лежит по горной части Боливии, так называемой Антиплано. Я решил не упустить случая и побывать на оловянном руднике Колькири.
Дорога на Колькири плохая. На ухабах автомобиль неуклюже переваливается с боку на бок, оставляя после себя хвост из густой серовато-белой пыли. Высокая равнина, по которой проходит наш путь, однообразна. Лишь иногда вблизи дороги промелькнет селение из саманных домиков или шарахнется в сторону стадо пугливых и грациозных лам. Кругом маленькие, пожелтевшие кусты, среди которых проглядывает земля, покрытая толстым слоем селитры. Ветер гуляет по этой земле, поднимая белую пыль, закручивая ее винтом и унося ввысь. Издали такие столбы похожи на дым от костра в безветренную погоду.
Когда до Колькири оставалось километров сто, недалеко от дороги мы увидели большую процессию индейцев аймара. Впереди шел человек с белым флагом на древке. Индейцы били в барабаны и играли на небольших самодельных трубочках. Иногда шествие останавливалось, образовывался круг, и молодые парни под бой барабанов начинали какой-то энергичный танец.
Свадебная процессия направлялась из дома жениха в дом невесты. Молодым было лет по семнадцати, не больше.
Хижины индейцев аймара сделаны из саманных кирпичей. Они без окон, вместо двери — проем, пол земляной. Вокруг хижины загон для лам.
Живут индейцы, как в старину. Лечатся они по своему методу. Какая бы ни была рана, к ней прикладывается тряпка, смоченная настоем трав. Настои трав пьют от всех хвороб. Не обходится дело, конечно, и без заклинаний шамана.
Когда мы прибыли в Колькири, я стал расспрашивать об Эмилио Фернандесе, с которым познакомился в Ла-Пасе.
— Эмилио Фернандес! Знаем такого, — ответили несколько рабочих, стоявших у входа в управление рудника.— Он боец народной дружины. Но его сейчас нет. Он в Ла-Пасе. А вы что хотели?
— Познакомиться с рудником.
Рабочие провели меня к инженеру, и, после того как он согласился сопровождать меня в шахту, мне дали горняцкий шлем с лампочкой и большой тяжелый пояс с батареей.
С шумом захлопнулась железная решетка, и клеть понеслась вниз, в бездонную темноту шахты. Где-то глубоко в подземелье клеть судорожно дернулась и остановилась. При тусклом свете лампочек мы долго шагали в душной, влажной темноте, потом поднимались по деревянной лестнице. Она привела нас в темную пещеру, где, словно в сказочном подземном царстве, беснуются маленькие огоньки горняцких ламп, стучат отбойные молотки и жалобно скрипят груженые тачки.