Журнал «Вокруг Света» №09 за 1990 год

Вокруг Света

Монтесума взошел на ацтекский престол в 1503 году. Его избрали из множества кандидатов двенадцать выборщиков, среди которых был Несауалпилли, правитель сильного союзного города-государства Тескоко, расположенного против Теночтитлана на другом берегу озера. В то время Монтесуме было около двадцати трех лет. Выбрали его за неукоснительное соблюдение ритуальных церемоний, свойственных ацтекской вере, а не за ратные заслуги. Так выборщики проложили Кортесу дорогу в Мехико и стали пособниками собственного уничтожения.

Отец Монтесумы Ахауакотль умер в 1481 году. Следующим царем стал его брат Тисок — военный вождь, начавший перестройку огромного храма богов войны и дождя, Уицилопочтли и Тлалока. Кроме того, он приказал вытесать самый большой из известных

жертвенных камней. Когда он умер (предполагают, что его отравили его же «воеводы»), на престол взошел его брат Ахуитсотль, который завершил постройку великого храма и на церемонии посвящения принес в жертву сразу 20 тысяч человек.

Жизнь ацтеков зависела от силы их богов, а лучшим даром им было человеческое сердце, считавшееся лучшим трофеем на войне. Чем сильнее и ожесточеннее был плененный воин, тем больше выгод сулило принесение его сердца в жертву божеству. Однако при столь громадном спросе на сердца главными поставщиками человеческих жертв неизбежно становились вассальные племена. Кровавый разгул приводил к повсеместным восстаниям, особенно частым в округе Пуэбле, где воинственные тласкаланцы и чолуланцы оказывали Сильное сопротивление. Вероятно, это было даже на руку Ахуитсотлю, человеку жестокому и кровожадному. Благодаря его воинским успехам империя ацтеков значительно расширилась, и в итоге Мехико-Теночтитлан разросся настолько, что Ахуитсотлю пришлось строить новый акведук.

Так обстояли дела, когда на престол взошел его племянник Монтесума. Теперь, когда минуло столько времени, трудно сказать, что за человек он был. Хитрости и жестокости ему было не занимать, коль скоро он надежно держал в повиновении покоренные племена, а во время кампании против восставшей Оахаки смог принести в жертву Уицилопочтли около 12 тысяч пленников. А когда в 1516 году умер Несауалпилли, правитель Тескоко, Монтесуме удалось назначить на его место своего человека — против воли тескоканских выборщиков. С политической точки зрения эта своевольная проделка была неразумной, ибо едва не привела к распаду союза, что еще раз подчеркивает необычайную политическую слабость империи ацтеков.

О высоком развитии культуры майя свидетельствуют находки, сделанные археологами в развалинах Чичен-Ице, одного из древних городов исконных обитателей Южной Америки. До вторжения конкистадоров индейцы украшали свои дома и храмы искусными барельефами, найдены сотни изящных статуэток божеств, фигурок мужчин, женщин и животных, на стенах некоторых зданий сохранились фрагменты картин древних безвестных живописцев майя.

Завоеванные земли не удавалось до конца сплотить я сделать административным целым. Поэтому слово «империя» здесь неправомерно. Ацтеки, как и любая предшествующая им индейская держава Месоамерики, брали дань с покоренных племен, организационно оставляли их независимыми. Именно эту ахиллесову пяту и сумел найти Кортес.

Агильяр в конце своей долгой жизни, когда он уже более сорока лет состоял членом ордена доминиканцев, занялся писательством, последовав примеру Берналя Диаса. Он так описывал Монтесуму: «Роста среднего, худощав, с крупной головой и плоскими крыльями носа. Его отличали большая проницательность и недюжие способности, но бывал он также и резок, вспыльчив и категоричен в своих высказываниях». Описание Берналя Диаса похоже на этот портрет, но более подробно: «Великому Монтесуме было лет около сорока, он был хорошо сложен, сухощав, даже хрупок и не очень смугл, хотя и обладал типично индейской фигурой. Волосы его не были длинными, а едва покрывали уши. Он носил короткую черную бороду, негустую и аккуратно подстриженную. Лицо его было несколько удлиненным и имело веселое выражение, глаза смотрели остро, и обликом своим и повадкой он мог выражать сердечность, а при необходимости — и спокойную серьезность». Диас добавляет, что Монтесума был очень опрятен и чистоплотен, каждый день принимал ванну.

У Монтесумы была охрана примерно из двухсот вождей, расквартированная по соседству с его покоями, и только некоторым

из этих вождей дозволялось обращаться к нему. В присутствии Монтесумы они обязаны были снимать богатое платье и облачаться в простую одежду. Им полагалось быть чистоплотными, ходить босиком и с потупленным взором, поскольку смотреть в лицо царю они не могли. То же относилось и ко всем великим вождям вассальных племен, прибывавшим к нему с визитом из дальних краев. За трапезой ему прислуживали две миловидные индеанки. В холодную погоду в покоях Монтесумы разводили большой огонь в очаге, сжигая благовонную древесную кору. Прежде чем он приступал к трапезе, четыре прекрасные девушки приносили ему воду для омовения рук. Когда подавались кукурузные лепешки, замешенные на яйцах и лежащие на блюдах, покрытых чистыми салфетками, женщины удалялись, и единственными сотрапезниками Монтесумы оставались четверо его ближайших советников. Все они были пожилыми людьми, вождями и родственниками правителя. «Время от времени он заговаривал с ними,— пишет Берналь Диас,— задавал вопросы, а в знак великой милости иногда одного из них угощал чем-нибудь особенно вкусным. И если он подавал им пищу, они ели стоя, в глубоком поклоне, и не глядели ему в лицо».

Монтесуме подавали огромное число разнообразных блюд, приготовленных по туземным рецептам, а чтобы те не остывали, их держали на маленьких земляных очагах. Диас упоминает о тридцати с лишним блюдах и более чем трех сотнях тарелок с разнообразной пищей: индейками, фазанами, куропатками, перепелами, домашними и дикими утками, олениной, кабаньим мясом, болотными курочками, голубями, зайцами и кроликами. Блюда подавались в красной и черной посуде, и пока Монтесума обедал, стражникам в смежных комнатах разрешалось говорить только шепотом. Пищу он запивал шоколадом, иногда из кубков чистого золота, и во время трапезы его развлекали шуты, клоуны и даже артисты на ходулях, приглашенные из городского квартала, где жили комедианты и актеры.

«На стол также ставили три трубы, щедро раскрашенные и позолоченные, в которые клали жидкую амбру вперемешку с какими-то травами, которые называются табак. Когда Монтесума завершал трапезу, смолкало пение и заканчивались танцы, а скатерти уносили, он вдыхал дым одной из этих труб. Вдохнув совсем немного, он засыпал. Затем к еде приступали стражники и прислуга, и для них надо было приносить более тысячи тарелок с пищей и более двух тысяч кувшинов шоколада с пеной, как заведено в Мексике, а также несметное количество фруктов». Так описал Диас трапезу ацтекского монарха.

Для забавы Монтесума держал птичник, где было множество всяческих мексиканских пернатых — от ярко оперенных обитателей прибрежных болот до орлов с высоких гор. Был у него и зверинец, в котором, как утверждают свидетели, помимо всяческих животных из своих протекторатов, Монтесума «содержал уродливых мужчин и женщин, одни из которых были калеками, другие — карликами или горбунами». Был еще один дом, где правитель держал водоплавающих птиц в таких количествах, что присматривали за ними шестьсот человек. Для заболевших птиц существовала орнитологическая лечебница. В том же доме царь держал людей-альбиносов. Все эти дома и клетки размещались в садах, которые «были чудесны, и для ухода за ними требовалось много садовников. Все было выстроено из камня и оштукатурено — бани, дорожки, уборные и покои были сделаны как летние домики, где индейцы пели и танцевали».

Монтесума вступил на престол в неудачное время: надвигался конец 52-летнего цикла. Уже будучи в те времена главой жречества, Монтесума очень хорошо знал, сколь мрачны были знамения. Еще при его вступлении на престол астрологи начинали предсказывать, что окончание седьмого цикла будет концом света, концом эры Огненного Солнца. Более того, странствующие купцы принесли и вести о бородатых белокожих незнакомцах и кораблях, похожих на крепости. Рассказы о Колумбе и его последователях, несомненно, обрастали преувеличениями, а на картинах корабли, вероятно, представали укрепленными островами, поднимающимися из пучины волн.