Журнал «Вокруг Света» №09 за 1990 год
Шрифт:
Сердце города — медина — остается точно такой же, как описал знаменитый путешественник XVI века, который известен европейцам под именем Льва Африканского. Торговец из Феса по имени Ибн-Ваззан оказался в плену у пиратов и был ими продан как раб римскому папе Льву X. Африканец принял христианство и с миссионерскими целями объехал почти весь Черный континент. Его книга «Описание Африки» впервые познакомила европейцев с внутренними областями материка. Перечитав эту книгу (а она издана не так давно и на русском языке), убеждаешься, что в Фесе сохранилось все, как описал Лев Африканский: те же лавки, и те же мастерские, и тот же кожевенный завод на своих местах.
Точное время рождения Феса неизвестно. Его основателем считают султана Идриса I, сына Фатимы, дочери пророка Мухаммеда. А вообще-то Фес стоит на месте древней римской колонии, которая в VII веке была разрушена кочевыми берберами. После завоевания страны арабами Фес сделался столицей мавританского государства и достиг вершины могущества. Здесь пересекались пути караванов, и поэтому с самого своего основания и до сих пор этот город на перекрестке дорог ведет оживленную торговлю.
Ядро бывшей столицы — Фес-эль-Бали — сложилось
...Тауфик вывел меня к мечети с прихотливыми «мавританскими» арками на тонких колоннах. Воздух здесь уже чист и прохладен от струящихся в саду ручейков. Мулай-Идрис — одна из самых старых мечетей Северной Африки. В ней похоронен Идрис II. Его бабку Фатиму считают основательницей старейшего в мире университета — Карауина, средневековые строения которого находятся рядом со старой мечетью. Благодаря ему Фес почитается вторым после Мекки священным городом мусульман.
Фес-эль-Бали окружен высокими стенами, но еще более неприступен Фес-эль-Джедид, что в переводе означает «Новый город». Это название не очень-то подходит — ведь он основан в 1276 году. Здесь был построен дворец, который король Марокко покинул в 1912 году после переноса резиденции в Рабат. Теперь он превращен в музей, и охраняют его уже не королевские гвардейцы в синих тюрбанах и красных плащах, а музейные служители в белом платье, красных фесках и желтых кожаных башмаках без пяток, точно таких же, какие продавал ремесленник из Старого Феса.
Став обычным провинциальным городом, после переезда короля в Рабат, Фес остался религиозной святыней и, кроме того, сохранил за собой славу торгового и ремесленного центра.
Переселенцы из Европы в начале нынешнего, столетия не захотели селиться в исторической мусульманской части Феса, в тесноте узких улочек с обшарпанными домами без окон. Они выбрали место на плоскогорье, в стороне от старой крепости Фес-эль-Джедид, где в прошлом находилась резиденция короля, и еще дальше от базаров и мастерских Феса-эль-Бали, наполненного специфическими запахами кожевенного производства, современном Фесе улицы по-европейски прямые, здесь многоэтажные дома и особняки, несколько пятизвездочных отелей и железнодорожный вокзал. А старый Фес остался таким, каким был всегда пришедшим из глубины средневековья.
Сергей Мартынов
Лусиус Шепард. Охотник на ягуаров
Здравствуйте, любители фантастики! После некоторой паузы мы вновь встречаемся на страницах журнала. В последние месяцы ваших писем было не так уж и много. Но вот пришло послание, которого я, признаться, давно ждал. Ведь должно же было оно появиться — Письмо Недовольного Читателя. Почта наконец доставила и его. Итак, Николай Мухортое из Харькова, определив первые два рассказа рубрики как «не самые лучшие», заинтересовался — а в чем же роль ведущего! Если какие-то жюри в иных странах уже отобрали лучшие рассказы, чтобы присудить им премии, то зачем рубрику вести! «Выбор произведений представляется случайным,— продолжает Н. Мухортое.—...Очень все-таки хочется радикальной новизны рубрики фантастики в «Вокруг света». И дальше содержится призыв к редакции «искать способы резкого улучшения содержания новой рубрики! Время-то администрирования как будто в издательском деле закончилось...». Узнаю активного фэна — любителя фантастики. Тут и априорное неприятие «официальщины» в любом виде, и традиционная для фэна агрессивность (порожденная, конечно же, благородной и истовой любовью к фантастике), и призывы к радикальности, и, увы, привычный уже грозно-предупреждающий пафос эпохи перестройки, граничащий — прошу меня извинить! — с демагогией. Должен разочаровать Николая Мухортова. Выбор рассказов в любом случае остается не за неким третейским судьей (читатель предлагает нам пригласить «экспертов из США»), а за редакцией. Любая рубрика в любом журнале — дело вкуса. Вкуса ведущего, вкуса редакции... (Я имею в виду, разумеется, тот вкус, который включает и оценку художественности, и смысловой анализ, и определенный культурный базис, и социальную позицию и т. д.) Ничего иного пока еще никто не придумал. Далее. Выбор рассказов, пусть даже ранее кем-то отобранных, необходим. По разным причинам. Первая: площадь рубрики весьма мала. Вторая: хороших рассказов очень много — за прошедшие годы произведения, у нас не переводившиеся, слежались в мощные месторождения, которые только разрабатывать и разрабатывать. Третья: не все, получившее какой-нибудь приз Там, кажется нам подходящим для публикации Здесь. Нет, не самоцензура. Все те же вкусы, о которых, как хорошо известно, можно спорить до бесконечности. Еще одно огорчение для некоторых читателей: нам НЕ хочется радикальной новизны. «Вокруг света» — журнал с давними традициями, которые мы не считаем себя вправе нарушить. Так что мы и впредь будем публиковать лишь те рассказы (из отмеченных различными премиями), которые нам понравились. Мы постараемся знакомить читателей не только с фантастикой США: на планете есть еще немало стран, где живут интересные авторы. Мы будем выбирать новинки, но оставим за собой право делать и экскурсы в литературную историю — как близкую, так — прецедент уже был! — ив далекую. А теперь об авторе предлагаемого рассказа. Лусиус Шепард. Молодой американский автор (точный возраст, увы, неизвестен, поскольку в доступных мне американских энциклопедиях научной фантастики
Виталий Бабенко, ведущий рубрики
Эстёбан Каакс не показывался в городе уже почти целый год и отправился туда только потому, что его жена задолжала Онофрио Эстевесу, торговцу аппаратурой и предметами быта. Больше всего на свете Эстебан ценил услады спокойной деревенской жизни. Неторопливые заботы крестьянского дня только придавали ему сил, а вечера, проведенные за разговорами у костра или рядом с Инкарнасьон, его женой, доставляли огромное удовольствие.
Однако в то утро выбора у Эстебана не было. Инкарнасьон без его ведома купила у Онофрио в кредит телевизор на батарейках, и теперь торговец грозился забрать в счет невыплаченных восьмисот лемпир (Лемпира — денежная единица Гондураса. (Прим. ред.)) трех дойных коров Эстебана. Взять телевизор назад Онофрио отказывался, но передал, что готов обсудить и другой вариант оплаты. Если бы Эстебан потерял коров, его доходы опустились бы значительно ниже прожиточного минимума, и тогда ему пришлось бы вернуться к старому занятию, ремеслу гораздо более обременительному, чем фермерство.
Инкарнасьон всегда отличалась легкомысленностью, и он знал это, еще когда женился на ней. Но телевизор стал теперь своего рода вершиной барьера, который возник между ними с тех пор, как выросли дети. Инкарнасьон принялась строить из себя солидную дуэнью с изысканным вкусом, начала смеяться над деревенскими манерами Эстебана и постепенно вошла в роль предводительницы небольшой группы пожилых женщин, в основном вдов. Каждый вечер они собирались у телевизора, стремясь перещеголять друг дружку тонкостью и остротой суждений по поводу американских детективных фильмов. В таких случаях Эстебан выходил из хижины и сидел снаружи, погружаясь в мрачные раздумья о семейной жизни. По его мнению, Инкарнасьон, начав активно общаться со вдовами, таким образом давала ему понять, что она тоже не прочь приобрести черную юбку и черную шаль и что теперь, выполнив свою функцию отца, муж стал для нее помехой. В сорок один год (Эстебану исполнилось сорок четыре) интимные отношения почти уже перестали интересовать Инкарнасьон; теперь супруги довольно редко радовали друг друга ласками, и Эстебан считал одной из главных причин того обиду жены на то, что время отнеслось к нему значительно добрее. Он по-прежнему выглядел молодо, словно индеец из древнего племени патука: высокий, точеные черты лица, широко посаженные глаза, медного цвета кожа почти без морщин, иссиня-черные волосы. У Инкарнасьон пепельные пряди появились уже давно, а чистая красота ее тела постепенно растворялась в неопрятной дряблости. Эстебан понимал, что жена не может остаться красавицей на всю жизнь, и пытался уверить ее, что любит ту женщину, которой она стала, а не ту девушку, какой она когда-то была. Но эта женщина умирала, пораженная той же болезнью, что и весь Пуэрто-Морада, и, возможно, любовь Эстебана умирала тоже.
Пыльная улица, на которой располагался магазин, проходила позади кинотеатра и отеля, и, двигаясь по дальней от моря стороне улицы, Эстебан хорошо видел две колокольни храма святой Марии Ондской, торчавшие над крышей отеля, словно рога огромной каменной улитки. Будучи молодым, Эстебан подчинился желанию матери, мечтавшей, чтобы сын стал священником, и три года провел в этом храме, словно в заточении, готовясь к поступлению в семинарию под присмотром старого отца Гонсальво. Об этом этапе своей жизни Эстебан жалел более всего, потому что академические дисциплины, которые он постиг, словно бы остановили его на полпути между миром индейцев и современным миром: в глубине души он сохранял наставления предков — верил в таинства колдовства, помнил историю своего племени, стремился к познанию природы — и в то же время никак не мог избавиться от чувства, что подобные взгляды либо отдают суеверием, либо просто не имеют в этом мире никакого значения.
Дальше по улице размещался бар «Атомика» — пристанище обеспеченной молодежи городка, а напротив стоял магазин, где продавалась аппаратура и предметы быта,— желтое одноэтажное оштукатуренное здание с опускающимися на ночь жалюзи из гофрированного железа.
Когда Эстебан вошел в магазин, за прилавком, подбоченясь, стоял Раймундо Эстевес, бледный молодой человек с пухлыми щеками, тяжелыми набухшими веками и презрительным изгибом губ. Он ухмыльнулся и пронзительно свистнул. Через несколько секунд в торговом зале появился его отец, похожий на огромного слизня и еще более бледный, чем Раймундо. Остатки седых волос липли к покрытому пятнами черепу, накрахмаленная рубаха едва вмещала нависающий над ремнем живот. Онофрио заулыбался и протянул руку.