Журнал «Вокруг Света» №09 за 2006 год
Шрифт:
Международный стандарт коснулся и способа создания спектакля: объем продукции, сделанной совместно с другими театрами, постоянно растет. Театральная политика формируется Советом директоров из 9 человек, каждый из которых может вносить свои предложения. Окончательный выбор — за артистическим директором: именно он определяет, кто будет ставить в Ла Скала. Механика отбора такая же, как и везде: надо много ездить, смотреть, слушать, изучать видеозаписи. Современный музыкальный театр — это все время обновляющийся рынок с большим количеством возможностей и предложений: постоянно появляются новые имена, известные артисты дебютируют в новых ролях, и надо быть в курсе, чтобы выбирать лучших. Лучших, или тех, кто станет таковыми завтра. Как рассказал Фортунато Ортомбина, одним из открытий сезона, например, стала никому не известная раньше Дженис Уотсон, спевшая заглавную роль в «Кате Кабановой» Яначека, чешского композитора рубежа XIX—XX веков. Уотсон выступила в этой роли в Антверпене, где и был выпущен спектакль. Когда же постановка, созданная одним из самых интересных современных режиссеров, канадцем Робертом
Репетиция «Севильского цирюльника» Россини в одном из залов комплекса Ansaldo
Конечно, основную часть репертуара Ла Скала, как и Большого театра, по-прежнему составляет национальная классика. А вот модели сезона двух гранд-театров различны. У нас — репертуарный театр, однажды поставленный, спектакль идет годами, а афиша обновляется за год несущественно: в среднем — на две оперы и два балета. В Скала другая схема. За выпуском спектакля в течение месяца играется премьерный блок (в среднем пять-семь представлений с перерывом в несколько дней), после чего наступает очередь новой премьеры. Обычно в афише два спектакля — опера и балет, которые чередуются между собой. Для технических служб и исполнителей это очень удобно: никаких лишних движений — ни в монтировке декораций (они постоянно находятся в карманах сцены), ни в режиме певцов и дирижера, которые специально съезжаются со всего мира для участия в конкретном представлении. Зато для гостя Милана — не очень: за один приезд можно посмотреть только одну оперу и один балет.
Однако не все так фатально. Далеко не всегда жизнь постановки заканчивается вместе с премьерным блоком. Спектакли возобновляются в следующих сезонах (из 10—12 оперных названий сезона примерно 4—6 — возобновления). Иногда тоже, как и у нас, идут годами и десятилетиями: например, легендарный «Фальстаф» Верди в постановке Стрелера 1980 года 8 раз возвращался в Ла Скала. А в 2005 году был даже перенесен в Большой театр, где игрался до закрытия Основной сцены на реконструкцию.
И наконец, что самое необычное в Ла Скала по сравнению с другими театрами мира, так это расположение сезона в календаре: он начинается зимой (всегда 7 декабря, в День св. Амвросия, покровителя Милана) и заканчивается в ноябре. Традиционная пауза в августе существует, однако не маркирует границы между старым и новым.
Теперь на сцене большинство конструкций механизировано. Но кое-что приходится делать, как и раньше, вручную
Стиль дома
Добротный консерватизм — так кратко можно определить стиль Ла Скала. Конечно, это общее свойство итальянских оперных домов, куда зритель по традиции приходит исключительно затем, чтобы услышать качественно исполненную, желательно знакомую музыку в респектабельном антураже, не вызывающем сопротивления интеллекта. Театр вынужден думать не только о развитии искусства, но и о рынке с его главным потребителем — среднестатистическим посетителем, чьи требования просты: «красота», воплощенная в примадоннах на авансцене и живописных декорациях за их спинами. Что делать — Ла Скала зависит от публики. Государство дает лишь 40% средств, а остальные 60 поступают от продажи билетов и спонсорских вложений (до 2000 года пропорция была обратной). Как говорит руководитель пресс-службы г-н Челло, этих денег пока хватает, чтобы поддерживать бренд на достойном уровне, хотя бюджетная доля дошла до критического минимума — меньше давать уже невозможно (этого не отрицают и сами политики).
Несмотря на отдельные яркие постановки видных режиссеров, для Скала, скорее, показательны инертные в театральном смысле зрелища, когда на фоне какой-нибудь полнометражной красоты сопрано и тенор объясняются в любви, глядя на дирижера. Так в «Ариадне на Наксосе» Рихарда Штрауса (режиссер Лука Ронкони) Катарина Далайман (Ариадна) и Джон Уилларс (Вакх) обретают друг друга на острове, который таким допотопным способом символизирует античный рай (бурые скалы и темнозеленые кипарисы в натуральную величину), что становится даже неловко: на дворе уже XXI век, а на сцене как будто середина XX. В этом же духе выполнена «Манон» Массне (режиссер Николя Жоэль): спектакль, в котором «самый настоящий» Париж существует как бы вне времени: он сработан раз и навсегда, словно подвенечное платье из крестьянского сундука, передаваемое от бабушки внучке. Не стоит однако думать, что на подобных представлениях скучно. Музыкальный уровень (оркестр, дирижер, солисты) почти совершенен. Он многое искупает.
Хотя пол новой сцены безупречен, балет все равно остается искусством повышенного риска
Балет: новые пропорции
Впрочем, что мы все об опере — ведь существует здесь, как в любом другом музыкальном театре, еще и балет, возглавляемый (с 2001 года) Фредериком Оливьери. В прошлом он — звезда Опера де Пари, Балета Монте-Карло и Гамбургского. С его приходом многое изменилось. Раньше в балете Скала, как и в опере, преобладала золотая классика жанра. Новый шеф значительно обновил репертуар, выпустив всего за пять лет 25 спектаклей, представляющих хореографию ХХ века. Можно сказать, что это— революция, изменившая не только состав крови театра, но и его статус на карте мира. Из театра XIX века с ясной классической ориентацией и типовыми названиями, вроде «Лебединого озера» и «Жизели» (как в то время наши Большой и Мариинский), он шагнул в другую эпоху, где позапрошлый и прошлый века существуют в разумной пропорции. (Наши главные театры тоже движутся в эту сторону, правда, не с такой скоростью.)
Для публики, однако, лицо танца в Ла Скала по-прежнему определяет «этуаль». Люди идут не на хореографа, а на звезду, имя которой им выучить проще, чем имя автора «текста», который та исполняет. Сегодня у всех на устах Светлана Захарова, танцующая в «Баядерке» Никию. Молодую и симпатичную танцовщицу, сменившую в свое время Мариинский на Большой, Оливьери увидел уже в «Лебедином озере» Опера де Пари, после чего пригласил в Скала, где она танцует уже третью постановку (до «Баядерки» — те же «Лебединое» и «Жизель»). По свидетельству очевидцев, когда Захарова появляется на улице, то, несмотря на то, что одета она по-спортивному неброско, машины начинают останавливаться. Аналогичным образом оказался здесь Леонид Сарафанов, тоже солист Мариинки. Его маэстро нашел в Турине, где Сарафанов танцевал в «Драгоценностях» Баланчина на гастролях петербургского театра, после чего 23-летний виртуоз получил приглашение выступить в гала-концерте на открытии Скала после реставрации; затем была «Сильфида», сегодня — «Баядерка» с ролью Солора. Артист, выкладывающийся на репетиции так, будто это спектакль (после вариации в па-де-де с Гамзатти — всеобщие аплодисменты), чувствует себя в Милане как дома: здесь ему комфортно работать. Даже невзирая на особенность западной системы, когда солист репетирует все свои партии не с одним педагогом, как в России, а с разными. В Скала на каждый спектакль он свой: это человек, знающий балет досконально и проходящий партии со всеми артистами. Неудобство для нашего танцовщика, выросшего в других условиях, состоит в том, что каждый раз надо привыкать к новому «партнеру», преимущество — в том, что осваиваешь разные манеры и стили.
Нашим хореографам в Ла Скала тоже многое кажется непривычным. Знаменитая российская балерина Наталья Макарова, приехавшая на возобновление своей «Баядерки», говорит: «Здесь приветливые люди и громадная сцена. Но столько правил, которые нельзя нарушать! Вся работа — по запланированному графику, который изменить невозможно. Только начнешь репетировать — уже пауза, приходится останавливаться. Это не Америка — там люди работают как сумасшедшие, репетируют целыми днями. Здесь же все по расписанию, и за этим следят, солистов нельзя занимать больше времени».
Занавес по-имперски
Шесть часов вечера — время волшебного преображения здания на Piazza della Scala. Что-то вдруг происходит, отчего пейзаж меняется по существу, становясь из будничного торжественным. Перед дверью в вечернюю кассу появляются люди, которых вносят в какие-то списки. Это те, кто хочет купить входной билет прямо «с колес». Постепенно рядом с ними, совсем как у нас, вырастают фигуры спекулянтов. И что самое характерное — большинство из них русские! Цепочка темных силуэтов под светлыми аркадами с левой стороны здания, где касса и служебный вход (а после спектакля — дежурят поклонники), создает напряжение, которое вот-вот разрешится. До начала спектакля (20.00) остается два часа, и их стоит провести в ресторане театра. Днем он имеет вполне заурядный вид, зато вечером здесь возникают великолепно сервированные столы, где разные сорта янтарного сыра пармезан, наколотого кусками разной величины, превосходные вина, зелень и фрукты составляют натюрморт, достойный миланской картинной галереи Брерa.
И вот начинается главное: съезд публики. Ее туалеты, ухоженность и полная векового достоинства повадка говорят о том, что это пришли главные «персонажи». Ради этих людей и затевается весь ритуал, каковым является спектакль в этом здании, распахнувшем наконец свои двери. Ради них ежедневно 1 400 сотрудников выходят на работу, чтобы с помощью приглашенных со всего мира солистов показать то, что больше нигде в мире увидеть нельзя: качественно изготовленное зрелище в шикарной раме. Перед входом в здание — карабинеры в красивой форме: служба безопасности. В фойе— пожарные в спецодежде, тоже красивой. Но самые видные служители культа — молодые люди, юноши и девушки, которых очень много. Они называются «maschera» — маски, и от них невозможно оторвать глаз: темные костюмы старинного изысканного кроя, белые перчатки, шикарные тяжелые серебряные цепи, которые по-царски красиво лежат на плечах, медальоны с изображением Teatro alla Scala. Пожалуй, это даже не начало театра, это и есть сам театр, напоминающий о цели визита в Милан, — прикосновении к легенде. Несколько точных штрихов завершает это торжественное приготовление к «службе». Первый — световые сигналы, заменяющие звонки: мгновенные перепады света создают удивительный эффект погружения в то волшебное пространство, которое сегодня утром мерцало нам из маленькой ложи наверху. Сейчас на зрительный зал можно посмотреть снизу вверх, и он снова покажется грандиозным, потому что вверху сверкает феноменально роскошная люстра. И вот — кульминация: свет гаснет, в спинках кресел загораются титры (либретто оперы на трех языках). А на сцене происходит неуловимое движение-дуновение волшебного ветра: половинки темно-красного занавеса раскрываются и симметрично взлетают, собираясь красивыми складками (это с австрийских времен называется «Имперским открытием занавеса»). После него на самой большой в Италии сцене может происходить все что угодно — ваш роман с театром Ла Скала уже состоялся.