Журнал "Вокруг Света" №1 за 2006 год
Шрифт:
Большое путешествие: Под Святой горой
Вот и проспекту Руставели пришло время вписаться в маршруты «Большого путешествия». Что ж, ему там уготовано законное место — такое же неповторимо свое, как у других главных улиц, по которым ведет читателей «Вокруг света». Иное дело, что его тихое и поэтическое обаяние, может быть, труднее передать, чем блеск Елисейских Полей или карнавальную обманчивость венецианского Канала. Для того чтобы проникнуться духом этой недлинной — в полтора километра всего — и очень «домашней», если можно так выразиться, городской дороги, нужно почувствовать себя хоть немного тбилисцем — это я вам как тбилисец говорю. На расстоянии это сделать трудно, но, наверное, все же возможно. Ведь нет на свете более быстрого и надежного вида транспорта, чем память.
Пройдет не так уж много времени, и тбилисцы отметят 1600-летие своего города. Легенда
С годами выяснилось, сколь удачен был царский выбор — город встал на торговых путях и быстро богател и рос. А позже сформулировался геополитический постулат, гласящий — «Ключ от Кавказа находится в Тбилиси». Увы, шестнадцативековая история подтверждает его точность. Местоположение стало причиной бесконечных бед: десятки раз Тбилиси был сожжен и разрушен, но каждый раз вставал из пепла. Городские стены из речного булыжника и небольшая цитадель не могли защитить от врагов, и город научился обороняться беспечностью и жизнелюбием. Тот, кто столько раз воскресал и выжил, вправе поверить в свое бессмертие. Не здесь ли начало его характера? «Я еще не видел такого пестрого и легкого города, как Тифлис», — писал Константин Паустовский.
Покидаем путаницу улочек, где с балконов домов, стоящих по разные стороны, можно здороваться за руку и пить на брудершафт. Поклонившись двум древнейшим храмам, свидетелям всей его истории, — Анчисхатской церкви и Сионскому собору, выбираемся из лабиринта и, выйдя на обширную площадь, оказываемся у начала знаменитого проспекта.
Проспект прокладывался в XIX веке, и есть что-то символическое в том, что, оставив на востоке горбатый «город роз и бараньего жира», он устремился на запад. Таков вектор, причем не только географический, но и политический: здесь начало Военно-грузинской дороги, кратчайшим путем связывавшей Грузию с Россией. Эта дорога потрудилась не только в далеком прошлом, но и в пору Великой Отечественной войны, когда по ней вереницей ползли «студебеккеры», нагруженные поступавшей через Иран помощью от союзников. Наша же улица в общих чертах сложилась к середине XIX века, при наместничестве князя М.С. Воронцова, а к концу столетия уже были построены ее главные архитектурные доминанты, о которых речь впереди. Долгие годы проспект назывался Головинским по имени одного из предшественников Воронцова и состоял из двух частей — Дворцовой улицы и собственно проспекта, пока наконец в 1918 году не получил имя Шота Руставели.
В городской застройке трудно прочертить границу между Востоком и Западом. На площади, в разное время носившей имя Паскевича-Эриванского, Берия и Ленина, а сегодня названной именем Cвободы, заметна архитектурная сумятица. Здесь многое перестраивается, постепенно складываясь в гармонию.
По правую руку виден сквер со скромным фонтаном и памятником Пушкину. Бюст работы Ф. Ходоровича считается одним из первых памятников поэту на территории Российской империи. Поначалу обращенный к трактиру, в котором останавливался поэт во время своего путешествия в Арзрум (этого строения давно нет), сегодня бюст повернут к массивному зданию с портиком и колоннадой. Для туристов это здание представляет двойной интерес: в нем помещалась Тифлисская духовная семинария, известная по биографии И.В. Сталина, а ныне здесь располагается Музей искусств Грузии. Из его разнообразных экспонатов наибольшую ценность представляют золотой фонд с бесценными шедеврами средневековой чеканки (VIII—XIII века) и перегородчатой эмали (X—XII века) и богатейшее собрание картин Нико Пиросмани. Гениальный самоучка был необычайно плодовит, что объясняется как впечатлительностью художника, так и выработанной им техникой живописи. К тому же обычной платой за картину служила миска харчо и голод нередко заставлял брать в руки кисти.
По другую сторону сквера своей угрюмостью выделяется мрачновато-серый дом с башней. Он странным образом выпадает из окружения и вызывает в памяти длиннополую суконную шинель. Возможно, ассоциация объясняется тем, что здесь многие
Выйти на проспект Руставели все равно, что войти под своды вокзала. Акустическую гулкость создают вековые платаны, населенные воробьями: шум такой, как будто на сотнях сковородок, свистя, треща и постреливая, жарится сало. Изредка продавцы газет или напитков в досаде хлопают чем-нибудь по прилавку — и воцаряется тишина…
Воробьиный гвалт служит фоном для оживленных разговоров и степенной беседы. Разумеется, тут попадаются люди, спешащие по служебной надобе, но большинство прогуливается, старомодно выражаясь, фланирует. Оказавшись в Тбилиси, знаменитый автор «Орды» и «Браги» поэт Николай Тихонов словно вылезает из седла и ослабляет портупею: «Я просто люблю на проспект Руставели без всяких забот выходить». А знаменитый футурист Вас. Каменский вспоминал: «Наши прогулки по Головинскому были окольцованы грудами сияющей юности». Беззаботность — характерная черта главной тбилисской улицы. Одних влечет сюда потребность отдохнуть и развеяться, других — желание людей посмотреть и себя показать. Проспект с дружеской снисходительностью отвечает человеческим побуждениям. В нем нет чопорности. Его архитектурные красоты не подавляют величием или роскошью. Он соразмерен человеку и удобен для жизни. На всем протяжении от площади Свободы до площади Руставели он дважды заметно выгибается — сначала влево, а под конец вправо. Тому есть несколько объяснений: один знаток Тбилиси уверял меня, что князь Михаил Воронцов, следивший за застройкой проспекта, пощадил оказавшийся на пути огород старика-зеленщика, а другой полагает, что обходить пришлось не огород, а церквушку. Но каковы бы ни были причины, неровность линии как бы делит проспект на три части и при прогулке разнообразит перспективу. Протяженность проспекта около полутора километров — расстояние не обременительное. Однако самое необычное объяснение его привлекательности для прогулок я услышал много лет назад: якобы наклон проспекта равен 4°, а это наиболее удобный градус при ходьбе. Объяснение в высшей степени тбилисское, усмешливо-ироничное, но, пройдясь несколько раз по проспекту, начинаешь ему верить.
Для меня очевидно, что перечисленные достоинства объясняются не замыслом проектировщиков, а ландшафтом. Проспект проложен поперек святогорского склона и вынужден следовать его рельефу. Святая гора (или «мтацминда», она же гора Давида, названная так в честь монаха-отшельника, жившего в пещере на ее склоне) была и пребудет лучшим украшением проспекта. Святая гора осеняет и возвышает его. Ее силуэт знаком каждому тбилисцу, как младенцу знаком силуэт матери: с церквушкой и колокольней за пазухой — белокаменной четой, окруженной елеями и вербами Пантеона, с цветущим миндалем и алычой на склонах, обозначающими приход весны, с ровной линией фуникулера, прочерченной от вершины почти до правительственного комплекса, выходящего на проспект: как жаль, что вот уже пятнадцать лет по ней не ползут вагончики, безмолвно расходясь посередине. Они были так естественны на горе, что, казалось, из технических устройств превратились в ее обитателей. От проспекта до горы буквально подать рукой: по ночам, когда на платанах смолкают воробьи, сверху доносятся соловьиные трели и запахи земли и цветения. «Когда мне тяжело, довольно только взгляда на эту гору, чтоб от сердца отлегло…» — писал грузинский Байрон Николай Бараташвилли в 30-х годах XIX века.
Есть на проспекте своя сцена — «Земмель», маленькая площадь, залитая светом лампионов и юпитеров; есть и полутемные кулисы — мощеный проулок в середине проспекта, ведущий к консерватории, наполненный мягким, загадочным сумраком и звуками фортепиано: почему-то здесь особенно хорошо смотрятся белые штаны — мечта Остапа Бендера…
Неудивительно, что такое место стало местом встреч и общения тбилисцев. Еще в те времена, когда телефон был редкостью, каждый знал: чтобы повидать знакомого, достаточно разок-другой выйти на проспект. Он стал своего рода клубом с неписаным уставом и своими правилами. Этими правилами приветствовались доброжелательность и широта и порицались задиристость и агрессивность. Когда порой у молодежных «бирж» возникала необходимость выяснить отношения, для разборок уходили на соседние улицы или спускались на набережную. Какими правилами руководствовался вольный тбилисский клуб, видно из эпизода, рассказанного в мемуарах Георгия Данелия.
Ему — всемирно знаменитому кинорежиссеру, срочно понадобилось лететь в Москву, а билетов в кассе не оказалось. Не смогли помочь ни министр гражданской авиации, ни всемогущий секретарь ЦК по идеологии. Расстроенный режиссер зашел к «Лагидзе» утешиться любимым напитком и там встретил приятеля, тбилисского парня Вову Мартынова. Узнав, чем расстроен московский гость, Вова удивился: «Э! Я думал, у тебя действительно что-то случилось. Пойдем и возьмем билет…»
«Народу у кассы было очень много, — вспоминал Данелия, — к окошку не подойти. Вова, высокий и широкоплечий, снял кепку, вытянул руку с кепкой вверх, приподнялся еще на цыпочках и крикнул на весь зал: