Журнал «Вокруг Света» №10 за 1975 год

Вокруг Света

Решил спать при свете. Положил рядом винтовку, нож под рукой. Проснулся в холодном поту — опять дернули за волосы. Больше я не спал.

Смешно вспоминать, но я едва не удрал с острова совсем...

К вечеру сел в моторку — и в Пояконду, к благодетельнице лесников бабушке Николаевне. К ней как раз приехала Марья Дмитриевна.

— Смела ты, Марья, — говорила Николаевна. — Мне вот столь золота отсыпь — на остров не поеду. Глухомань, росомахи, медведи... А осень-то! А распута-то! Сказывай, rуда свой страх девала?

Марья Дмитриевна кротко рассмеялась:

—

Могу и рассказать. У человека страх что тень. Только невидим он. Но раз в году эту тень увидишь. Лунной ночью, ровно в двенадцать, когда впервые замерзнет роса. Тогда у человека появляются две тени. Одна из них — страх.

— И что же с ним делать? — заинтересованно спросила Николаевна.

— Надо выйти на обрыв за Лобанихой и встать спиной к ущелью, так чтобы тени упали туда. Свалится в ущелье и страх.

— Весь?

— Чем ближе к обрыву, тем короче страх останется.

— А не упадешь туда?

— Если страх человека за собой утянет, значит, он такой тяжелый, что хозяин его уже никуда не годен.

Вернулся я к себе на кордон. Сделал все-таки из старого гвоздя крючок, заперся. Но, едва уснул, меня опять дернули за волосы...

Две ночи я не спал. Глаза провалились, на себя не похож. А за окном полнолуние, роса на белом ягеле сверкает. Похолодало. Думаю: наверное, пришла та самая заветная ночь, когда человек видит свой страх. И начал уже всерьез подумывать — не забраться ли мне на эту скалистую щельгу? 1 Но тут зашел я в кладовку, включил фонарик и... кажется, понял, кто дергал меня за волосы. Мыши-полевки! Вот кто меня страхом донимал. Рассказал я потом об этом лесникам, а они смеются, говорят:

1 Щельга — скалистый морской берег (поморск ).

— А знаешь, как Марья с медведем встретилась?

Однажды на берегу губы Лобанихи удила она с камня навагу. Вышел медведь. Встал за ее спиной на задние лапы, через плечо заглядывает — интересно. Работники заповедника, увидев эту картину, обомлели. А Марья Дмитриевна оглянулась, спокойно сказала медведю «терве» и продолжала удить. Медведь посмотрел еще немного и ушел...

Как-то я спросил у Марьи Дмитриевны:

— Давно ли вы на острове?

Она, улыбнувшись, ответила:

— Всю жизнь.

Маленькой девочкой привезла ее впервые на остров мать-рыбачка. На острове есть озеро, которое называется Святое. Издревле среди поморов существовало поверье: если выкупаешься в озере, счастье и удача не покинут тебя.

И с той поры приворожил к себе Марью Дмитриевну остров Великий. Много полезного сделала она за свою жизнь. Собирала водоросли — анфельцию и фукус. Била тюленей из винтовки, туши сдавала на факторию. Лазила по скалам, собирая гагачий пух. Гасила опасные пожары на острове Великом.

...То лето было на редкость щедрым на жару.

Полдень. Лесной воздух сладок и прян от цветущей черники, от нагретых цветов золотой розги, лиловых пирамидок иван-чая. Под солнцем иссыхает мох. Смола, словно пот, выступает на бронзовых стволах сосен. Все вокруг доброе, горячее, сияющее. Но что-то зловещее ощущается за прозрачным безмолвием жаркого полдня.

Солнце лежит на воде серебряной дорогой, слепящей глаза. Вдали скалистые берега острова стали зыбкими. Они утолщаются, будто каменистая их подошва, впитывая зной, разбухает и вздымает боры-беломошники все выше и выше над морем. Маленькие лесистые острова уже оторвались от воды и невесомо парят над ней.

Такого лета, говорят поморы, давно не случалось. Водопад зноя хлынул на сухие лишайники, на ломкое разнотравье. Пересохли лесные ручьи, боровая птица слетелась к озерам. Прибрежные поляны истоптаны копытами сохатых. Испещрены росомашьими и медвежьими следами.

После полудня с материка потянуло недоброй сизоватой дымкой. А потом из-за Киндомыса тяжело выползла грозовая туча. В этот день у Марьи, как назло, отказал лодочный мотор. Села она за весла и стала тихонько объезжать участок — время опасное, пора лесных пожаров.

Дымно-синее тулово тучи уже громоздилось над Бабьим морем. Пробежал порыв горячего ветра, взрябил воду. Марья спокойно выгребала, посматривая на берег дальнозоркими глазами. Грозовой ливень ее не пугал. Она только поплотнее натянула на голову капюшон штормовки.

И вот случилось то, чего опасалась Марья. Мигнула фиолетовая молния, вонзилась в высокую сосну-сушину, стоявшую на берегу. С коротким хрустом сухая крона, тускло мерцавшая серебристой трещиноватой древесиной, отвалилась от сушины. И в эти краткие мгновения Марья успела заметить — на сухих сучьях, как свечи, зажглись огоньки. Марья налегла на весла, бросила якорь в морские астры 1, побежала. Десятки огненных змей зло извивались на сухом ягеле...

1 Морские астры — пахучие бледно-сиреневые цветы, растущие на самой кромке суши, обнажающиеся при отливе.

Марья, крича и ругаясь по-карельски, вырывала горящую траву и не ощущала ожогов. Но огонь не повиновался ей. И тут огромный опыт жизни в лесах подсказал ей верное решение. В лодке лежала мачта, вынутая из «пенька» — отверстия в носовой доске, — тонкий трехметровый шест. Вокруг него был обмотан холщовый парус. Не развязывая тесемку, Марья схватила мачту с парусом, обмакнула в воду, ткань быстро намокла. Марья поволокла шест за собой, стала сбивать огонь с сосенок, которые начали уже смолисто потрескивать. Огонь сразу стал сдавать, а Марья ликующе и злорадно кричала:

— Что, перкеле 1, получил? Вот тебе, перкеле! Вот тебе!

1 Перкеле — проклятый (финск.)

Тесемка лопнула, мокрая холстина упала на горящую траву. Марья потопталась на ней — огонь погас. Тогда она перебросила мокрую холстину на другой участок.

И когда поляна, на которой огонь выжег большую темную кляксу, перестала дымиться, шест с холстиной сам собой выпал из рук Марьи. Она увидела, что ладони у нее в волдырях. В таких случаях женщинам полагается плакать. Марья не заплакала. Она подошла к берегу и опустила в целебную морскую воду свои натруженные руки.