Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год

Вокруг Света

Тщетно пытаясь попасть в следы размашисто шагающего Михаила, утопая в снегу, я размышлял, как, однако, неожиданно оказался я на Иссык-Куле.

Во Фрунзе случай свел меня с человеком, который вдруг стал вспоминать, что в годы его детства столица Киргизии была совсем не такой. На месте гостиницы, филармонии, цирка и зеленого базара простирались сплошные тугайники, где он вместе с мальчишками охотился на фазанов. Дело было во время войны, в годы, ставшие теперь далекими, но все равно слышать, что на месте нынешнего базара водились фазаны, было удивительно.

Этот растравивший мне душу человек сказал также, что и тугайники и фазанов я могу увидеть в ближайшем охотничьем

заказнике, что находится под Токмаком, меньше, чем в часе езды от Фрунзе.

Когда я приехал, директор заказ-пика Геннадий Аркадьевич Деменчук собирался на Иссык-Куль. Там, на втором участке заказника, в ловушку егеря попалась какая-то хищная птица. Бася в трубку, тот твердил, что птица большая, прямо-таки огромная, а какая, что за птица, он, убей бог, понять не может. Пестрая, с загнутым клювом, желтыми лапами — вот и все, что он мог сказать.

— Ястреб, наверное, тетеревятник, — гадал Деменчук. — Ох, как нужна мне сейчас эта птица!

— А может, кречет? — сразу же мелькнула у меня мысль. Живет эта птица на Севере. Гнездится в тундре, на скалистых берегах островов Ледовитого океана, но в зимнее время может откочевывать на юг. В научной литературе есть упоминание, что залетала она и на берега Иссык-Куля.

— Кречет... — покачав головой, усмехнулся Деменчук. — Вряд ли. Очень редкой стала эта птица. И по ловушкам лазать не в ее манере, добычу она в воздухе берет. А впрочем, чем черт не шутит...

О кречетах я прочел немало. Это царь-птица, самая крупная из соколов. По силе и храбрости ей нет равных. Нет, пожалуй, птицы, которую бы она не одолела. С незапамятных пор она служила людям, помогая им добывать пропитание лучше стрел и силков. В Древнем Египте соколам поклонялись, считая их символом бога Солнца, высекая в честь их огромные статуи из камня. Очень высоко ценили этих птиц и в более поздние времена, когда соколиная охота превратилась в «потеху» — зрелищную забаву владык. Кречетами да соколами платили дань, слали как дорогие подарки, выкупали за них плененных генералов. В Англии за убийство кречета могли лишить жизни. «Помытчикам» — ловцам кречетов грозила каторга, если паче чаяния при поимке да доставке будет причинен птицам вред. Во времена расцвета соколиной охоты кречет стоил нескольких лошадей. Но когда в XVIII веке вошли в моду охотничьи ружья, эта птица потеряла покой.

Человек теперь сам мог добыть какую ни пожелает тварь, и хищные птицы из помощников превратились в его врагов. В начале века в Швеции их истребляли тысячами в год, платя за лапки премии, предполагая, что так добьются увеличения поголовья куропаток. В Гренландии перьями соколов набивали перины. Не жаловали их и у нас.

Теперь, когда отношение к этим птицам изменилось, выяснилось, что спасти их непросто. Птицы этой породы гибнут не только от выстрелов, но и от пестицидов, поедая сельскохозяйственных грызунов-вредителей.

В наши дни кречет подлежит абсолютной охране как исчезающий вид. Он занесен в Красную книгу, и увидеть его нелегко. Не каждый орнитолог может похвастаться, что видел его живым. В зоопарках кречетов нет, и большинство людей их просто не знает. Картинки в определителях — в этом я имел случай убедиться — мало что дают; даже бывалые охотоведы принимают за кречета ястреба-тетеревятника, и я поклялся себе отыскать эту птицу и сфотографировать. .

— Айда с нами на Иссык-Куль — и не размышляйте, — воскликнул Деменчук, когда я ему рассказал, что безуспешно охочусь за кречетом уже много лет. — А то потом всю жизнь себе не простите, всцоминать будете; знаю по себе — как-никак мунишкер.

Похоже, Геннадий Аркадьевич

был охотником страстным. Следить за птицей, стремительно настигающей дичь, ему было так же сладостно и приятно, как миллионам болельщиков видеть шайбу, влетающую в сетку ворот. Рассказывая, он сжимал кулаки, приподнимал, как крылья, локти, выбрасывал вперед голову. Глаза его при этом загорались, как будто сам он стремительно мчался за исчезающей в кустарнике птахой. И успокаивался лишь тогда, когда в его рассказе ловчая птица добивалась своего.

Больше всего на свете, оказывается, Деменчук любил ястреба-перепелятника. Некрупную, тонконогую птицу, которую настоящие соколят-пики в табели о рангах поставили бы последней в ряду. Но Деменчук уверял, что у него она шла на любую дичь. Брала и кеклика — горную куропатку, и фазана — птицу значительно крупнее себя. А хваткой отличалась мертвой. Однажды вместе с добычей перепелятник свалился в речку, хорошо, что Деменчук вовремя подхватил его, иначе бы тот утонул, но когтей бы не разжал.

Перепелятник долгое время жил у него в директорском кабинете, на спинке стула сидел. До начала охотничьего сезона кормил Деменчук его сусликами, а там уж ястреб сам старался. Стоило только собаке поднять, спугнуть добычу, как перепелятник сам снимался с руки, и тут уж можно было не сомневаться, за кем останется победа.

Но однажды перепелятник пропал. Погнался за фазаном и не вернулся. Ведь ловчие птицы не приносят добычу, как охотничьи собаки. Отношения с человеком у них своеобразные; птица охотится как бы для себя, и, если человек вовремя не подоспеет, то, наклевавшись, она отлетает. Почему и охотиться с птицей следует на лошадях, чтобы вовремя взять у нее добычу.

Деменчук облазил все окрестности: птица как в воду канула. Все, думал, пропала! А на четвертый день знакомые охотники сказали, что будто видели его перепелятника на склоне горы. По горам Деменчук лазать не мастак, но тут усталости не почувствовал, пулей до места добрался — и верно, сидит его ястребок. Кеклика добыл и за разделку принялся.

Дикая птица, увидев человека, бросает обычно добычу и улетает, а этот сидит не двигаясь — только перья на затылке взъерошились. Медленно и осторожно двигаясь, так, чтобы постоянно быть на виду, Деменчук приблизился на расстояние вытянутой руки, присел. Снизу медленно-медленно поднес ястребку голубиное крыло, сдвинул недоеденную куропатку, и одичавшая птица, будто вспомнив все, легко взошла на руку хозяина.

Научить птицу уступать добычу охотнику, не бояться его и не улетать мне всегда казалось делом непостижимо сложным. Во всяком случае, недоступным любому смертному. Навсегда запомнилось читанное: обучая — «вынашивая» птицу, сокольники сутками не спят, непрерывно расхаживая, не давая птице сомкнуть глаз, а чтобы привыкала возвращаться на руку, подолгу остаются посредине пустой комнаты, залитой водой. Делу обучения птиц они нередко отдавали всю жизнь.

— Может быть, северных кречетов и в самом деле приручать трудно, — говорил Деменчук. — С ними мне работать не приходилось. Но в Киргизии выучивают и беркутов, и соколов-балобанов, однако комнаты водой не заливают, обходятся без этого, и в семье себе не отказывают. По своему опыту могу сказать, что соколы труднее приручаются. И среди птиц, как и среди людей, разные попадаются. Одни задачу свою понимают с полуслова, а другие лучше умрут, чем согласятся пищу из рук человека взять. Таких на третий день приходится выпускать. Но, на мой взгляд, нет дела проще, чем превратить в ловчую птицу ястреба. И к собаке, и к лошади он легко привыкает, на пятый день я с ним уже могу на охоту выходить...