Журнал «Вокруг Света» №10 за 1989 год

Вокруг Света

На базаре в Байрам-Али (рядом с величественными развалинами Царского Мерва) я увидел женщин в поразительно ярких одеждах. Головы их были покрыты белыми накидками, виски схвачены лентами с нашитыми монетами. Я вооружился фотоаппаратом «ЛОМО-компакт» и решил во что бы то ни стало выяснить национальную принадлежность этих женщин. Но как? По-русски они не говорят, и вообще не принято, чтобы чужой мужчина обращался к женщине без посредника. Вскоре я увидел мужчину, который сопровождал их. Познакомились. Его звали Исмаил. Я выразил восхищение костюмами и добавил, что они не похожи ни на туркменские, ни на узбекские или арабские — так кто же вы? Оказалось, передо мной были белуджи. Основные группы белуджей живут на нагорьях Пакистана и Афганистана и ведут полукочевой образ жизни. Через полчаса мы уже ехали в кузове грузовика, который вез белуджей домой, в оазис на краю пустыни Каракум. О, волнующий миг неожиданных знакомств — дары дороги тем, кто по ней идет! Мог ли я мечтать, что мы окажемся

гостями Исмаила и перед нами раскроются тайны традиционного уклада белуджей?

Забегая вперед, осмысливая многие встречи в пути, скажу, что проблема «хозяин — гость» (превращение «чужого» в «своего») занимала нас чрезвычайно, была основой научной программы экспедиции. В главном обычаи приема гостя, бытующие сегодня в Средней Азии и Казахстане, аналогичны обычаям гостеприимства в Греции времен Гомера и древней Индии. Главный момент: встреча гостя, обмен приветствиями, приглашение в дом. Центральный акт — угощение, которому предшествует омовение рук. Это обряд очищения перед жертвою, так как всякая еда — в то же время и жертва. Обязательный элемент угощения — мясо животного, зарезанного в честь прибытия гостя, что трактуется как совместное жертвоприношение. Благодаря этому обычаю совершенно чужой человек становится как бы членом семьи. (К слову, в гостях мы ни разу не могли начать разговора на серьезную тему до совместной трапезы с хозяином дома.) С обычаем гостеприимства связано также одаривание гостя, предоставление ночлега и проводы: когда гость уезжал, его провожали до границы своей области. Контакты на маршруте, особенно в небольших поселках и оазисах, почти всегда носили традиционную форму. Сколько раз мы нуждались в питьевой воде, пище, жилье или помощи, столько раз мы входили в «ритуальное поле»: хозяин — гость. Подобный опыт показывает, какую огромную роль в путешествии играет налаживание добрых отношений с местными жителями. Другая сторона контактов — слухи, которые обычно распространяются быстро. Так было и в древности. Известие о чужеземцах или приезжих всегда опережало их. И от того, как ведет себя путешественник, зависит, пройдет ли он свой путь.

Но вернемся в дом Исмаила. Я попросил хозяина пригласить на ужин муллу. Он пришел, сел в стороне, и мы с ним долго беседовали. Это был молодой человек по имени Гусейн, двадцати двух лет. У него двое детей, и он работает в совхозе. По словам Гусейна, когда ему исполнилось 14 лет, он решил стать муллой. Учась в школе, один или два раза в неделю ходил заниматься к старому мулле. Так Гусейн выучился читать Коран по-арабски, освоил все обрядовые действия. В каких случаях обычно обращаются к мулле? При рождении ребенка, на свадьбе для благословения молодых и на поминках, то есть во все переходные моменты жизни. Кстати, свадебный обычай, как мне его описали, в некоторых деталях совпадает с обычаем, описанным Ибн-Фадланом. Вполне современно звучат и рассуждения арабского путешественника о калыме, который служит материальным гарантом благополучия новой семьи и одновременно делает ее несвободной от обязательств перед многочисленными родственниками.

К мулле обращаются и женщины, страдающие бесплодием. «И если они верят и совершают все положенные действия, то их болезнь пройдет»,— добавил Гусейн совершенно искренне. Передо мной сидел глубоко верующий человек. На вопросы он отвечал спокойно и, как мне показалось, с легкой иронией. Отмечу, что традиционно мулла пользуется уважением и вызывает почтение, правда, до тех пор, пока не нарушит общепринятые нормы поведения.

Везде, где живут люди, есть «святые места». Я видел часовни и придорожные кресты на русском Севере и в Белоруссии, видел священные колодцы и мазары Таласской долины в Киргизии и лагеря больных у священных источников в горах Армении. Помню перевалы, на которых водитель останавливал машину и поднимался на холм, чтобы оставить там горсть монет. Я пил «святую воду» в Почаевском монастыре, что на Украине, и пил вино и ставил свечи в разрушенной церкви на грузинском празднике Святого Георгия недалеко от города Гори. «Святым местом» мог быть разрушенный землетрясением храм или камень необычной формы. В степи можно увидеть святилища в виде груды камней, в которую воткнута палка, обернутая белыми тряпочками. «Святые места» относятся к универсальным явлениям мировой традиционной культуры. Надо ли говорить, что путешествуя по Туркмении и Узбекистану, мы непременно посещали святилища.

В Средней Азии такие места обычно связаны с могилами праведников. Могила святого, как правило, имеет огромные размеры, и на ее глиняной поверхности лежат дары: отрез цветной материи, узелки с солью, монеты. Рядом, на ветвях старых деревьев, подвешены маленькие люльки с тряпичными младенцами. Около поселка Багир мы видели священную рощу из колючего кустарника с узким проходом посередине; на кустах висели дары: ножницы, лезвия и цветные нитки. Разумеется, можно расшифровать символику обрядового дерева и даров и выявить «пережитки домусульманских верований», но меня сейчас интересует не этнографический, а психологический аспект. Часто для тех, кто посещает святые рощи, они являются местом последней надежды. Когда исчерпан круг реальных возможностей, а облегчение

не приходит, когда болезнь неизлечима, когда не рождаются дети или же рождаются, но умирают, тогда обращаются к иррациональному.

«Святые места» нельзя разрушать. До тех пор, пока человек будет испытывать ужас и давление непредсказуемой мировой истории, у него должна быть защита в виде священного пространства. Даже в утопическом обществе будущего, которое решит все социальные проблемы, «святое место» должно остаться, как возможность свободного выбора. Современный атеизм слишком разумен, чтобы быть милосердным. А Туркмения по детской смертности занимает одно из первых мест в Союзе. Я бы не писал об этом, если бы не знал о разрушении «святых мест».

Во время путешествия я купил книгу «Вопросы и ответы», изданную в 1986 году Академией общественных наук Узбекистана. На вопрос о «так называемых святых местах» дан бдительный ответ: «Это самые живучие религиозные пережитки». И далее: «У «святых мест» скапливаются паломники, распространяются религиозные идеи и настроения, что оказывает отрицательное влияние на духовную жизнь, здоровье людей, наносит материальный ущерб общественному производству и семейному бюджету». Не под звон ли этих аргументов в нашей истории взрывали церкви в 20—30-х годах, а также в 60-х; последняя волна силовых аргументов прокатилась в 70-х, за несколько месяцев до принятия «закона об охране памятников», превратив в пыль уцелевшие чудом храмы. Речь идет не о том, чтобы брать «святые места» кавалерийскими наскоками или измором, а о том, чтобы оставить их в покое; уж сказано тому две тысячи лет: «богу — богово, человеку— человеческое».

На одиннадцатый день путешествия мы прибыли в Бухару. Поставили свои палатки в городском парке на берегу озера, недалеко от базара. Сквозь густую листву деревьев сверкал на солнце узорной кладкой мавзолей Саманидов, жемчужина средневековой Бухары. Утром, оставив рюкзаки в чайхане, отправились на базар. Призывный грохот бубнов возвестил о начале циркового представления. Толпа зрителей окружала площадку, застланную яркими коврами. Высоко над головами зрителей на стальной нити балансировал мальчик-канатоходец. Вдруг он остановился и, устремив взор к небу, заговорил. Мне перевели: мальчик просил милости у аллаха всем бездетным женщинам. Щедрым дождем посыпались на ковер деньги. Гремела музыка, перекрывая шум базара; клоуны зазывали зрителей. Представление закончилось любопытным зрелищем. Силач лег спиной на ковер, и на него положили две длинные и широкие доски, скрепленные на концах. С одного края на эти доски медленно-медленно въехала «Волга». Смысл номера заключался в том, что машина должна переехать силача. Зрители сгрудились вокруг помоста, вглядываясь в лицо лежащего человека. А вдруг он не выдержит? Машина мгновенно промчалась по доскам, их тут же убрали, а силач поднялся как ни в чем не бывало. Как и большинство зрителей, я не знаю, был ли этот фокус подстроен или действительно силач способен выдержать вес полуторатонного автомобиля.

В древности были так называемые «города мира»— Вавилон, Рим, Бухара в том числе. Такие города существуют и сегодня. Отличительная их черта — открытость иным влияниям, «столпотворение языков и народов», что, безусловно, влияет на взгляды и поведение самих горожан. Ни в одном кишлаке или городке Средней Азии нельзя нарядиться в шорты — это будет расценено как вызов общественному мнению. Бухару же посещает великое множество иностранцев, в том числе западных немцев, которые ходят в шортах. В восприятии бухарцев понятия «иностранец» и «шорты» слиты воедино и ассоциируются с чем-то совершенно чужим, «внеконтактным». Облачившись в шорты, я превратился в «иностранца» со всеми вытекающими последствиями этого превращения...

Двигаясь по древнему торговому пути вдоль Амударьи, на 18-й день путешествия мы добрались до Хорезма. Когда-то здесь встречались караваны со всего света. Не выезжая из Хорезма, можно было выучить десятки чужих языков, в том числе и греческий. В древнем Хорезме торговые караваны, перед тем как отправиться через пустынные степи, делали большую остановку. Вот несколько свидетельств Ибн-Фадлана: «Мы запаслись хлебом, просом, сушеным мясом на три месяца». Эти продукты питания характерны и для современных кочевников Центральной Азии. За время путешествия мы не раз видели, как сушатся на воздухе куски мелко нарезанной баранины. «Мы купили тюркских верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через степные реки». Подобные круглые лодки, сделанные из кожи, использовались еще жителями древнего Вавилона и подробно описаны Геродотом. Назывались они—«гуфы». В гуфах и по сей день плавают по Тигру и Евфрату жители Ирака. «Снаряжение каравана было хорошо налажено, мы наняли проводника по имени Фанус из жителей Джурджании». Хотя караванная торговля в Средней Азии стала историческим преданием, и сегодня можно встретить «ишчи» — проводника караванов. Так на наших глазах оживала история...