Журнал "Вокруг Света" №11 за 2002 год
Шрифт:
Что же касается самой императрицы, то у нее, «явной неприятельницы всякой сумасбродной мечты», еще задолго до его появления в Петербурге сложилось негативное отношение к человеку, так гремевшему по всей Европе. В начале своего романа с Потемкиным она, правда, пользовалась «духами Калиостро», которые якобы влияли на чувства людей, но это быстро прошло.
Обладавшая ясным и рациональным умом, Екатерина не могла симпатизировать человеку, утверждавшему, что сам не знает, когда он родился, а уж о его масонских пристрастиях и говорить не приходилось. Мистический туман, порядком захвативший умы ее подданных, был чужд ей и как государыне, и как женщине. По ее словам, ознакомившись с огромной масонской литературой, она нашла в ней одно «сумасбродство». А что граф являлся еще и главой египетского отделения «Великий копт», прибывшей в российские пределы, — это перебор. Во французских письмах императрицы барону Гримму, рассказывающих о пребывании графа в России и опубликованных в 23-м томе трудов Российского исторического общества, от слова «charlatan» просто рябит в глазах.
Крайне неосмотрительно Калиостро воспользовался и красотой своей супруги, чтобы втереться в доверие к фавориту императрицы, графу Григорию Потемкину. Лоренца свое дело знала, да и Светлейший не часто отказывался от общества интересных женщин. Когда Екатерина узнала, что ее «милая милюшечка Гришенька» носится по столице с мадам, опустошающей городские лавки и расплачивающейся золотом, полученным отнюдь не из химического горшка супруга, — реакцию это вызвало соответствующую…
Да и вообще, тот факт, что за все пребывание европейской знаменитости в Петербурге Екатерина II, всегда такая внимательная к гостям с Запада, не уделила Калиостро ни минуты для аудиенции, был приговором. Но и на этом задетая за живое императрица не успокоилась. Из 30 написанных ею пьес две — «Обманщик» и «Обольщенный» — были посвящены Калиостро. В них он, разумеется, выставлялся отъявленным жуликом и бездельником. Обе эти пьесы были поставлены в Эрмитажном театре.
Таким образом, Екатерина II внесла свой посильный вклад в довольно длинный список произведений искусств, связанных с именем Калиостро.
В 1791—1792 годах Гете написал комедию «Великий Копта» и поставил ее в своем театре. Публика, увидевшая в этом сатиру на самую себя, встретила пьесу холодно. Сам Гете ни на минуту не сомневался, что Калиостро — ловкий шарлатан и мошенник. Это, правда, не снижало интереса к нему. Оказавшись в Италии, Гете специально посетил Палермо, чтобы повидаться с родственниками Джузеппе Бальзамо и порасспросить о нем. Увы! — там никто ничего не помнил. Не отказывая Калиостро в увлекающей артистичности натуры, свои главные стрелы Гете направлял не на него. «Больно видеть, — писал он, — как жадно хватаются люди за чудеса только для того, чтобы иметь возможность упорствовать в своем неразумении и глупости и обороняться против человеческого разума и рассудка».
Пришло время, когда Калиостро, устав от беспрестанных странствий, решил осесть во Франции. С 1780 года он подолгу жил в Лионе — негласной столице «тайных наук». Сюда к нему за советом приезжали из столицы настоящей весьма влиятельные люди. Ища совета, заинтригованные «философским камнем» и желая запастись «эликсиром бессмертия», они всячески старались быть полезными человеку, умевшему подать им великие надежды — кто не знает, как лечит слово? А слов Калиостро не жалел, и роль «благодетеля-бессребреника» по-прежнему игралась им с отменным энтузиазмом.
«Повсюду на своем пути оставляя частицу самого себя, растрачивая себя, убывая с каждым шагом; так буду я идти, покуда не приду к концу своего поприща, в час, когда роза расцветет на кресте…» От этих заклинаний экзальтированные дамы падали в обморок, а паломники, приезжающие из Парижа, рвались под благословение всемогущей руки. И когда кудесник сам перебрался в Париж, эта столица просвещения посчитала себя богоизбранным местом. Мраморные бюсты «друга человечества», гравюры, веера и кольца, на которых красовался его профиль, раскупались вовсю. Сам же Калиостро обосновался в особняке на улице Сен-Клод, где в верхнем этаже была устроена лаборатория, а внизу, в зале, украшенном оккультной атрибутикой, проходили тайные собрания. Среди приглашаемых завсегдатаем стал кардинал Роган, кто-то из братьев короля и прочая избранная публика в количестве 13 человек. Париж возбужденно обсуждал просочившуюся информацию, что гости «беседовали» с такими знаменитыми покойниками, как Вольтер и Монтескье. И вдруг декорации резко поменялись. На свет Божий выплыли уже не туманные слухи, а совершенно реальная история с так называемым «ожерельем королевы».
Подделав подпись Марии Антуанетты, ловкая авантюристка Жанна де Ламотт с помощью кардинала Рогана выманила уникальную драгоценность у ювелиров и быстро переправила в Лондон для продажи по частям. Не вдаваясь в подробности этого дела, так и оставшегося загадкой, несмотря на многомесячные разбирательства, скажем, что арестованы были и кардинал, и мадам де Ламотт, и граф Калиостро. Против последнего, несмотря на отсутствие особых улик, рьяно свидетельствовала Ламотт. Она попала в казематы психиатрической клиники Сальпетриер, а Калиостро — в знаменитую Бастилию. Впрочем, с помощью высокопоставленных друзей «друг человечества» оказался на свободе и при огромном стечении народа, видевшего в нем жертву королевского произвола, отплыл в Лондон. Эта неожиданная роль пришлась Калиостро по вкусу, и на берегах Темзы он сочинил памфлет под названием «Письмо к французскому народу», где решительно требовал ограничения власти короля, реформ и даже предрекал падение Бастилии.
Людовик XVI, раздосадованный возмутительными призывами, раздававшимися из-за Ла-Манша, опубликовал в газетах ряд разоблачений Калиостро, благо глубоко копать не приходилось. Маг и волшебник стал ощущать, что его репутации нанесен немалый урон, и решил не возвращаться во Францию. И это, видимо, оказалось его ошибкой: после свершения Великой революции его неоднократно вспоминали как истинного тираноборца. Калиостро же потянуло на родину. Он приехал в папский Рим, и тут-то и начались настоящие неприятности. Папа Пий VI лично приказал арестовать чернокнижника, прислужника дьявола, да к тому же почти якобинца. Обвинение, предъявленное ему, доказывало, что агенты инквизиции поработали отменно. Вынесенный приговор заставлял вспомнить самое жуткое Средневековье. Калиостро должен был быть сожжен на костре. Но ввиду особой милости Папы смертный приговор заменили пожизненным заключением.
Сырой каземат крепости Сан-Лео Калиостро начал обживать в апреле 1791 года. Когда семь лет спустя революционная армия французов взяла Рим, кто-то поинтересовался, где находится знаменитый узник. Оказалось, что он умер в своей камере в августе 1795 года . А ведь еще немного — и вынесли бы великого кудесника на свет Божий на руках под приветственные крики — толпа любит велеречивых торговцев счастьем.
Людмила Третьякова
Дело вкуса: Злачное тесто
О появлении на свет столь любимых нами булок с изюмом существует такая история. Московский генерал-губернатор А.А. Закревский, славившийся необузданностью нрава, за утренним чаем обнаружил в только что принесенной ему сайке запеченного таракана. Незамедлительно вызванный для объяснений булочник Иван Филиппов не растерялся, сказав, что это вовсе не таракан, а изюм, после чего, не моргнув глазом, съел эту злосчастную сайку. Вернувшись в пекарню, он тут же насыпал в остатки саечного теста изюм, и уже через час хлебная новинка появилась на прилавках московских булочных.
В доисторические времена человек употреблял в пищу сырые семена дикорастущих злаков, размоченные в воде, причем ученые предполагают, что самым древним на Земле пищевым зерном было просо. Затем люди научились растирать зерна в крупу и муку с помощью двух специально обработанных камней — зернотерок. Муку смешивали с водой, получая кашу-похлебку, которую ели в сыром виде. Потом человек обнаружил, что мучнистая кашица, сваренная на огне, намного вкуснее сырой.
А еще позже из этой зерновой каши стали выпекать пресные лепешки. Еще несколько тысячелетий спустя в тесто начали добавлять дрожжи.