Журнал «Вокруг Света» №12 за 1992 год
Шрифт:
Подо мной расстилаются зеленые луга Ямчуна, и смысл системы крепостей вдруг открывается как на ладони: Вахан — стручок гороха, и сочные горошины горных оазисов перемежаются безжизненными пространствами; пройдя каменистые осыпи, торговый караван или военная кавалькада оказывались среди угодий, где несколько дней отъедались уставшие кони; но если ты враг — только зубы поломаешь о крупинки кремня в каждой горошине — крепости, господствовавшей над каждой долиной.
Я спускаюсь из любопытства туда, где далеко внизу стена превращалась в сияющую под солнцем запятую. Лишь камни и щебень усыпают склон, да редкие кустики саксаула
Почему жизнь в древней крепости не угасала и в смутную эпоху Великого переселения народов? Есть предание, что вблизи нее находилась столица сиахпу-шей, недаром одно из имен твердыни — Замор-и-Аташ-Параст — «Крепость огнепоклонников». А меж тем, возвращаясь из Индии в 642 году, буддийский монах Сюань Цзан посетил столицу Вахана — город Хуньтодо, там был древний буддийский монастырь, но до того жители были огнепоклонниками. А ведь кишлак Хандут, где вчера шел бой,— это же и есть Хуньтодо в иероглифическом написании! Вероятно, именно правители древнего Вахана пытались вдохнуть жизнь в доставшуюся по наследству огромную крепость...
Делая передышки, я неторопливо поднимаюсь обратно. Вместе с Ихбосом возвращаемся к мотоциклу.
— Свожу тебя к теплому источнику, он называется Зиарех Биби-Фатима — Источник Фатимы, — жены Пророка — это у нас вроде бани, а вода еще к тому же целебная, родоновая, — говорит он.
Мотоцикл вскоре привозит нас на край обрыва; внизу, в глубоком сае с отвесными краями, кипит речка, и через пропасть переброшен хлипкий мостик из веток — пешая тропа. По такому мосту нужно идти, глядя вперед: стоит опустить глаза, неминуемо покачнешься — пиши пропало.
Чуть дальше в ущелье обрушивается водопад, а в стороне над обрывом — небольшой мазар: увенчанный рогами горного козла алтарь с полукруглой нишей для лампады, где лежит жертвенный камушек.
— Почему на мазарах укрепляют рога? — спрашиваю Ихбоса.
— У нас, памирцев, горные козлы и бараны, обитающие в высокогорьях, считаются чистыми, священными животными — «фаришта», и их рога оставляют на священных местах — оштонах.
Действительно, место, где мы находились, над чистой рекой, у подножия поднебесной скалы — напоминало индийское убежище святого в горах.
— Мы исмаилиты, — продолжил Ихбос. — Это наша вера, в которую нас обратил в XI веке великий поэт и учитель Шо-Носир Хосров: он поселился в Юмгане, в афганском Бадахшане, после долгих странствий. Духовным нашим главой считается Ara-Хан, живущий сейчас в Швейцарии, но в каждом районе есть наставник — пир. Пиры есть и у нас, и на афганской стороне — например, вчера в Хандуте люди Наджметдина захватили пира и угрожали расстрелять, если гарнизон не сдастся: ведь для них убить исмаилита, памирца — меньший грех, даже чем неверного русского!
— В чем символ вашей веры?
— Исмаилиты считают, что бог троичен и главным его воплощением является Аликуль — Мировой разум...
Да, это так: исмаилизм — уцелевшие в суровых ущельях до наших дней отголоски древнего учения гностиков, легко усвоенные памирцами благодаря их буддийскому и древнеиран-скому наследию эпохи Великого шелкового пути. Но вобрал он также и древние обычаи почитания священных рощ и источников, один из которых — перед нами.
Раздевалка — домик с холодным мраморным полом — сооружена прямо над пропастью, ладный мостик со ступенями ведет к небольшому бассейну в толще скалы, куда из трещин хлещет теплая безвкусная вода. Над бассейном клубится в холодном горном воздухе пар.
Ихбос плюхается в бассейн и машет рукой:
— Давай сюда!
Вода — как парное молоко, теплая и в то же время освежающая, не хочется вылезать. Однако пора покинуть древний источник: сегодня я должен двинуться дальше.
Шелковый путь — дорога, на которой не останавливаются!
Убежище в горах
То между осыпей шел,
то вдоль потоков седых.
Носир Хосров
В кузове грузовика я отправился в поселок Лянгар, что стоит в сорока километрах от Ямчуна, в самом начале долины. Там я предполагал остановиться у Зурбека Муллоева, старого учителя истории, адрес которого мне дал Ихбос.
Добравшись до Лянгара, я спросил нужный мне дом у людей, обрабатывавших огород, и направился по пыльной дороге, лежащей на высоте трех тысяч метров, мимо похожего на многопалую кисть утеса, где некогда располагалась старая русская застава. Огромная гора расщепляла долину надвое: направо шла населенная теми же ваханцами, но афганскими, долина Вахан-Дарьи, ведущая к перевалу Барогил, а через него в Читрал и Индию; налево лежал пограничный каньон реки Памир.
Огражденный высоким дувалом с добротными железными воротами, дом Зурбек-Шо выходит прямо на крутую серпантину дороги, ведущей на Восточный Памир. Я приоткрыл ворота и оказался в пустынном солнечном дворике. Выглянула и исчезла испуганная ребячья физиономия, пробежала девочка, прижимая к груди кошку. Тишина...
Старого учителя я нашел на веранде, где он, лежа в исподнем на кошме, отдыхал после работы на «хошаре» — всем селом строили дом его старшего сына Мулло, учителя биологии. На этот раз возвели стены. Потом сообща будут класть стропила, хозяин же должен в благодарность угостить и напоить односельчан.
— Садись, чай пить будем, — пригласил меня Зурбек, слегка вялый оттого, что сам тоже немного угостился брагой. — Сейчас они придут, все сделают.
Он имел в виду снох.
Лицо у Зурбека типичное для памирца — прямоугольное, спокойные манеры гостеприимного сельского патриарха. Дом, под стать хозяину, старый, большой, с пристройками, кухней с печкой и газовой плитой, немного запущенный, однако куда более зажиточный,
чем назарбековский. Видно, что обживались не одним поколением.
— Что будешь тут делать? — спросил Зурбек-Шо.
— Хочу посмотреть крепости Кала-и-Зангибор и Ратм.
— Кала-и-Зангибор в Хиссоре, полтора километра ниже Лянгара, а Ратм — три километра выше, ее издалека видно.
Мы уговорились, что я проживу у Зурбек-Шо несколько дней. Более удачное место для моей стоянки трудно подобрать — прямо над домом, на той стороне кипящей речки, располагались мазар и гранитные скалы с писаницами, относящимися к эпохе саков и кушан. Ведь здесь, окончив труднейший путь по высокогорьям Восточного Памира, древние купцы оставляли рисунки-пиктограммы как благодарственные надписи. Так же поступали позднее и удачливые охотники. А еще позднее оставили надписи русские бойцы легендарного отряда полковника Ионова, спасшие в 1891 году ваханцев от афганцев и резни.