Журнал «Вокруг Света» №12 за 2010 год
Шрифт:
В январе 1558 года московское войско князя Михаила Глинского двинулось на Дерптское епископство. С ним шли бывший казанский хан Шигалей, черкесский князь Сибок, «казанские люди и черемиса... люди ноугородцкие и псковские все и московскых городов выбором многие». Поход 10-тысячной рати свелся к демонстративному разорению приграничных территорий. Городов воеводы не штурмовали и с первых же дней войны искали пути к миру: в грамотах, которые они направляли ландмейстеру в Ревель, настойчиво проводилась мысль, что уплата дани лучше разорительной войны. К лету «немцы» наконец собрали 60 000 талеров. Привезший их в Москву посол вновь поднял вопрос об отмене дани с Дерптской области. Но тут как назло орденский «князец», фогт Нарвы, нарушил перемирие и на свою беду принялся палить по соседнему Ивангороду. Русские воеводы Алексей Басманов и Даниил Адашев ответили мощным огнем, в Нарве вспыхнул пожар. Пока горожане в панике спасали имущество, русские переправились на соседний берег и с боем овладели городом. Победители верили, что им помогли
Послам, ошеломленным известием о взятии Нарвы, Алексей Адашев объявил: верить «немцам» нельзя, раз они клятв своих не исполняют; царь теперь велел «промышлять над другими городами; если ливонцы желают мира, то магистр, архиепископ рижский и епископ дерптский должны сделать то же, что цари казанский, астраханский, — явиться пред государем с данью со всей земли, ударить ему челом и впредь во всем исполнять его волю. К такому повороту ливонцы были не готовы и убыли восвояси, не дав определенного ответа. А тем временем русские стали развивать нарвский успех. Русские овладели замками Этц, Нейшлосс, Нейгауз, затем князь Петр Шуйский после недолгой осады занял древний русский Юрьев — Дерпт (нынешний Тарту), передовые отряды доходили до Ревеля. «Немцев» хватило только на то, чтобы вернуть единственный замок Ринген. В декабре 1558 —феврале 1559 года состоялся поход на Ригу армии во главе с боярином князем Семеном Микулинским и царевичем Тохтамышем. Под Тирзеном они нанесли поражение войску рижского архиепископа и сожгли у Динамюнде рижские корабли. В результате Россия захватила восточную часть Эстонии и получила порт на Балтике — Нарву.
Ливония трещала по швам. Епископ эзельский уступил свои владения (современный эстонский остров Сааремаа) брату датского короля, принцу Магнусу. Ревель и окрестное рыцарство обратились за помощью к шведам, и те заняли город и северную Эстляндию. Новый магистр Готгард Кетлер считал, что спасти орден может лишь вхождение в состав Польши. В августе 1559 года Кетлер заключил соглашение с королем, который принял земли Ливонии в свою «клиентелу и протекцию» и обещал оказать военную помощь против России. А в январе 1560 года литовский посол Мартын Володкевич потребовал, чтобы царь прекратил войну, поскольку Ливония теперь принадлежит Короне Польской и Великому княжеству Литовскому. Разгневанный Иван Васильевич приказал отправить вестника обратно и «меда и обеда не давать». В этих условиях пограничная война с маленькой и слабой Ливонией грозила перерасти в большой европейский конфликт. Алексей Адашев и глава Посольского приказа Иван Висковатый, отдававшие себе отчет в том, что Москве следует пересмотреть свою внешнюю политику с учетом новой реальности , заключили с ливонцами перемирие.
Жалованная грамота Ивана IV городу Юрьеву Ливонскому от 6 сентября 1558 года
Пожаловали есмя людей своих лифлянских города Юрьева Ливонского <...> А нам никакими мерами их от веры своей против воли их не отвести и из Юрьева ливонского в ыные земли не ссылать. А в Юрьеве Ливонском бытии им по своим обычаем. А в торговых делах имети им свой суд и судитися им по старому, а в суде с ними быть нашему стряпчему для руских людей. А бурмистром, ратманом и жилцом во всяких судех судити их по правде и по своим правам, как у них издавна повелось и бывало… А нашим ратным людем или гонцом бурмистров и ратманов и их товарищей и у мещан и у лутчих меских людей подвод на дворех не ставить. А стоять им в городе и в тех домех, которые после тех, что из города съехали, и на нас взяты суть… А всем бурмистром, ратманом, мещаном и всяким торговым юрьевским людем в наших вотчинах в Новегороде, во Пскове, в Иванегороде и в Ругодиве торговать без всяких податей и пошлин. А будет юрьевские торговые люди с той стороны Москвы и до Казани и до Астрахани и до иных наших государств для промыслов ехать похотят, и им, как и русским людем, в том воля. И за море им ехать и торговать всякими товары волно будет. Тако ж и из заморья к ним с товары ехать…
Московская смута
Царь Иван Васильевич остался этим крайне недоволен, обвинив своих сподвижников в том, что они пошли на перемирие за взятку — «лукавого ради напоминания датского короля». Историки более поздних времен искали объяснения в том, что московская знать желала по старинке воевать с татарами для защиты своих вотчин, а прогрессивный царь стремился к Балтийскому морю и европейскому рынку. Увы, источники не дают оснований для таких выводов.
Адашева, Висковатого и царского духовника протопопа Сильвестра нельзя считать принципиальными противниками борьбы за выход России к Балтийскому морю, как это изображал царь в послании к опальному Курбскому. Первый как раз и вел дипломатическое наступление на Ливонию, а сын царского наставника Анфим Сильвестров имел дела с виленскими купцами. Немецкие источники сообщают, что бургомистр Нарвы Иоахим Крумхаузен в мае 1558 года уведомил городской совет Ревеля, что по сведениям, полученным от Анфима, мира с Москвой сохранить не удастся.
Однако московские дипломаты не хотели из-за Ливонии ввязываться в войну с Литвой, более того, искали с ней мира. Даже царь, когда уже мосты были сожжены и военные действия в Прибалтике шли полным ходом, попытался предотвратить вмешательство Литвы. В августе 1560 года, только что лишившийся любимой жены, он отправил туда послов просить руки сестры Сигизмунда — мол, с зятем король воевать не станет. Еще ранее, в марте 1559-го, Адашев заявил приехавшим в Москву литовским послам, что «для покою христианского и свободы христианам от рук бусурманских» царь готов заключить с Великим княжеством Литовским не только союз против Крыма, но и «вечный мир», более того, оставить в руках Сигизмунда II «все свои старинные вотчины» — белорусские и украинские земли. Это, по московским понятиям, было серьезной уступкой давнему противнику. «Премьер-министр» царя верил в такой союз и в то, что ради него король и литовские «паны-рада» не пойдут на войну в Ливонии, если, конечно, Москва будет вести себя там достаточно сдержанно.
Этими соображениями советники царя и руководствовались в своих действиях. Война в Ливонии шла, но какая-то ненастоящая — новых территорий после 1558 года русские не занимали. А отношение к побежденным оставалось, по московским меркам, весьма гуманным: жалованные грамоты Нарве и Дерпту сохраняли горожанам их церковь, самоуправление и давали право беспошлинной торговли в России. Даже царский титул отражал умеренность российских притязаний: в 1558–560 годах Иван IV именовался лишь «государем ливонские земли града Юрьева».
Главным призом соперничающих сторон были богатые торговые города. Изображения Кёнигсберга и Риги в атласе XVI века. Фото: AKG/EAST NEWS
Ускользнувшая победа
Если бы Адашеву позволили и дальше проводить умеренную политику, он, скорее всего, договорился бы с Сигизмундом II о разделе Ливонии и, кто знает, возможно, судьба России сложилась бы по-другому. Но Грозный требовал решительных действий. Побывавший в Москве (на рубеже 1559–1560 годов) с целью помирить русского царя с Сигизмундом представитель германского императора Фердинанда Иероним Гофман свидетельствовал о серьезных разногласиях между боярами и Иваном IV. Тот велел сообщить посланцу, что «не перестанет воевать, пока не завоюет всю Ливонию». Назначение в мае 1560 года «премьер-министра» всего лишь третьим воеводой «большого» полка в армии Ивана Мстиславского было знаком немилости. После взятия Феллина царь приказал оставить воеводу в этом городе — таким образом недавний близкий советник исключался из ближнего царского окружения. В довершение Иван Васильевич в сентябре — октябре 1560 года отобрал в казну вотчины Адашева в Костромском и Переяславском уездах и вместо них предоставил ему наделы в Новгородской земле. Это означало, что опальный приближенный «вычеркивался» из рядов московской знати — «государева двора» и становился простым новгородским помещиком. В этом качестве его возвращение на военно-административные должности в столице было невозможно. Сослуживцы все поняли правильно. Костромской сын боярский Осип Полев, который раньше и глаза на Адашева поднять боялся, отказался быть под его началом вторым воеводой в Феллине, мол, ему «меньши Олексея Адашева быть невместно». В итоге местнический спор Адашев проиграл, царь повелел ему «быть в Юрьеве Ливонском», но не дал никакой должности.
Избавившись от опеки адашевского кружка, Иван IV окончательно сделал выбор в пользу войны в Ливонии, тем более что литовцы, а затем и шведы его брачные притязания отвергли. В итоге Иван женился на дочери кабардинского князя. Но это не облегчило положения России, которая стояла на пороге первой в своей истории большой европейской войны. Царя она, видимо, не пугала. В декабре 1561 года он предложил мир крымскому хану Девлет-Гирею, а в следующем году российские дипломаты договорились с датчанами о разделе Ливонии и заключили перемирие со Швецией. Решив, что тылы обеспечены, Иван IV двинул армию на Литву и прибавил к своему титулу «государь вотчинной земли Лифляндские».
Напролом
Иван IV явно переоценивал свои силы, его нерасчетливость и упрямство имели последствия самые губительные. В 1563 году московские войска одержали крупнейшую в этой войне победу — взяли Полоцк. Однако военные успехи на том завершились — в январе 1564-го в битве на реке Уле, а в июле под Оршей московские войска были разбиты. Разгневанный царь увидел в этом измену. Он казнил смоленского воеводу Никиту Шереметева, чуть позже по его приказу во время службы в церкви были убиты князья Михаил Репнин и Юрий Кашин. Бежавший тогда в Литву боярин Андрей Курбский писал, что царь «мученическими кровьми праги (пороги. — Прим. авт.) церковные обагрил». До того тлевшее недовольство Ивана IV, стремившегося утвердить свое «вольное самодержавство», чинами государева двора, митрополитом и Думой вырвалось наружу. Это проявилось прежде всего в учреждении опричнины. В соответствующем указе Иван Васильевич обвинил представителей московской знати в том, что они «за православных крестиян кровопролитие против безермен и против Латын и Немец стояти не похотели».