Журнал "Вокруг Света" №2 за 1997 год
Шрифт:
Никита Звегинцев, подуставший за день, тем не менее настоял на том, чтобы подвезти меня к гостинице. Машина мягко катила по опустевшим ночным авеню, а я глядя на профиль Никиты, мурлыкавшего какую-то знакомую мелодию, напряженно думал — кого он мне напоминает? И вспомнил — Вертинского, которого я видел на его последнем концерте в Ленинграде. Никита напевал один из его романсов.
Для многих гостей Парижа Монмартр — это «Мекка развлечений». Мне же хотелось понять его роль в жизни художников: ведь для них этот известковый холм в сто с лишним метров высотой стал не только Эдемом, но и Голгофой. Да и название Монмартр отнюдь не «веселого»
Я вышел из метро на площади Бланш. Вокруг нее и снискавшей дешевую популярность площади Пигаль раскинулся квартал развлечений. Здесь легко попасть на удочку пронырливых юношей и девушек, куда-то настойчиво приглашающих, или поддаться на уговоры зазывал из стриптиз-баров: «Просто зайти на минутку и взглянуть — это ничего не стоит», а затем выставляют грабительский счет на тысячу или две франков, куда входит бокал плохого шампанского и «услуги девушек», которых вы и в глаза не видели. Нет уж, лучше отправиться на представление в старое доброе кабаре «Мулен-Руж», «Красную Мельницу», крылья которой хорошо видны (особенно вечером, когда она вся переливается электрическими огнями) с площади Бланш. Когда произносишь «Мулен-Руж», то сразу же вспоминаешь Тулуз-Лотрека, который, не жалея себя, проводил в этом заведении все свое время, схватывая кончиком кисти легкие движения танцовщиц, их торжество на сцене и личные драмы, причудливые, искренние образы ночной жизни кабаре. Непризнанные официальным искусством, артисты достигали своего настоящего величия на афишах Тулуз-Лотрека, сохранивших их лица потомкам.
С площади Бланш я двинулся к вершине холма старыми переулочками, а затем по лестницам — на самый верх, где когда-то располагалась небольшая деревушка Монмартр, а сейчас находится церковь Сакре-Кер. Построенная по общественной подписке всего лишь в конце прошлого века, эта базилика, несмотря на свое романо-византийское великолепие, вписалась в парижский пейзаж. Ее большой купол, подобный снежной вершине, и четыре малых видны из многих точек города.
А слева от базилики находится совсем другой «памятник», кипит иная жизнь, словно навечно вобравшая в себя художнический дух Монмартра. На площади Тертр, «каменной» площади, некогда задумчивой и тихой, сейчас целый день людская красочная круговерть. Даже непонятно, кого больше: художников ли, сидящих за мольбертами, или разнообразных черных, белых, желтых физиономий, представителей всех рас, с пышными прическами, косичками и причудливыми гребнями, терпеливо позирующих перед ними.
На это проявление нынешней моды на живопись у французов различные точки зрения. Одни считают, что площадь Тертр — самая настоящая ловушка для туристов, где на площадке всего в 500 квадратных метров ежегодно бывает миллион человек, которые спешат увековечиться у 250 местных рисовальщиков, арендующих свое постоянное место, да еще у множества свободно передвигающихся художников. Действительно, местная богема подчас просто принуждает простофиль усаживаться перед мольбертом: меня самого хватал за рукав какой-то портретист-азиат, сразу требуя сто франков. Но, как говорится, не хочешь — не садись.
И все же есть непередаваемое очарование в этом столпотворении вокруг сосредоточенных живописцев, сидящих на таких же, как и сто лет назад, складных стульчиках и креслицах. Невольно следишь за уверенными движениями их руки, резкими мазками кисти или штрихами карандаша, быстрым и точным взглядом на «натуру» и переносишься в другие времена. Ведь по этим извилистым улочкам вокруг площади ходили великие мастера, сидели в этих же задымленных кафе, спорили о высоком искусстве до хрипоты и работали, трудились до седьмого пота. Весь Монмартр пронизан духом славного прошлого, но нельзя сказать, что время здесь остановилось...
— Мы тебя сведем в кабаре «Лапен Ажиль», там рисовал Пикассо и там есть одна достопримечательность, о которой мало кто знает, — радостно сообщили, встретив меня на площади Тертр, парижские знакомые и потащили снова по узким улочкам известкового холма.
Прямо скажем, ресторанчик не поразил моего воображения, но мне показали на заборчик из зеленого штакетника: именно за ним-то было подлинное чудо рук человеческих. На застроенном барами-ресторанами развеселом Монмартре сохранился виноградник.
— Из выращенного здесь винограда изготавливают несколько десятков бутылок вина, — сказали мои знакомые, — и мы сейчас разопьем одну из них в память о посещении Монмартра.
Мы тянули это прохладное вино из узких бокалов прямо у стойки бара, слушая народную мелодию, которую кто-то наигрывал на аккордеоне.
И стоит мне теперь услышать слово «Монмартр», как я вспоминаю эту незатейливую мелодию, вкус терпкого вина и зеленые лозы виноградника — последнего из тех, которые когда-то окружали небольшую тихую деревушку на известковом холме.
Когда верный гид Алеша Васильев уставал гоняться за мной по парижским улицам, он плюхался за столик на тротуаре у любой забегаловки и заказывал себе кальвадос (дешевая яблочная водка). Рассматривая на свет светло-коричневую жидкость и попыхивая черной «житаной», Алеша принимался рассуждать, что, конечно, кое-что в Париже мы посмотрели, но не побывать на «марше-опюс» (буквально, «блошином рынке»), это все равно, что в Алжире не посетить касбу (старые арабские кварталы с базарами). И он с удовольствием начинал перечислять звучные названия «блошиных рынков», давая им характеристики.
— Мне нравится, что на всех рынках можно наткнуться на старьевщиков, покопаться в антиквариате. Но мы двинем на мой «домашний» рынок, тем более, что сегодня суббота — он открыт, — говорит Алексей, добавив: — еще спасибо скажешь.
Этот не очень большой рынок действительно оказался неподалеку от парижского дома Алеши, за станцией метро «Александр Дюма». Пока мы до него добирались, он рассказывал:
— Ты знаешь, есть в Париже профессия, весьма уважаемая — «бракант». Это, по-нашему, старьевщик, который должен знать, где и что можно раскопать: на свалках, около реставрируемых домов, просто на помойках. Ты не смейся! Среди них есть миллионеры, и я тебе такого покажу.
Надо сказать, что после стамбульского базара и неапольской «барахолки» этот рынок меня не потряс, но привязанность к нему Алеши была понятна. Здесь он разыскал старое медное блюдо и фарфоровую изящную тарелку, которые украшают теперь его парижскую квартиру, тут он добывает антиквариат для своей реставрационной работы. Переехав в Париж два года назад, Алеша успел здесь окончить школу краснодеревщиков, известную, как «школа Буля». Так что «марше-опюс» для мастера-краснодеревщика — источник материалов, поэтому он многих здесь знает.