Журнал "Вокруг Света" №2 за 1997 год
Шрифт:
— И квартиры на суше.
Хотя в порту (окончание канала перед его выходом в Сену называется порт Париж-арсенал) жить сносно, говорят хозяева, но все же это баржа, а не дом.
— Конечно, стоит это дешевле: я купил старую металлическую баржу и плачу пять тысяч франков в квартал за стоянку, ну, конечно, и за все остальное: газ, воду, электричество, — поясняет Матье, а жена добавляет:
— Ночью, особенно зимой, трудно добираться, вот дочь ушла в город (Лена так и сказала: «в город», хотя баржа стоит недалеко от метро), а я беспокоюсь. Немножко укачивает, когда зыбь, сыровато.
— Мы обязаны содержать судно в порядке, чтоб в любой момент я мог завести двигатель и выплыть
Это подтвердили и его соседи — тоже живущие на воде, некоторые из них раньше плавали на судах, были капитанами, штурманами.
Идем мимо выстроившихся у причалов яхт, катеров, барж с самыми разнообразными именами, больше женскими, но есть и забавные: «Поспешай не торопясь», «Моя дура» и т.д.
У катера «Луиза» нас приветствует, приподняв морскую фуражку загорелый мужчина в синем комбинезоне и желтых резиновых сапогах. Он перебирает мотор — готовится выйти с друзьями в плавание, а живет здесь, в порту, так же как и его соседка Мария, которая при нас принесла ему и себе овощей с рынка.
Мишель, так зовут бывшего моряка, присаживается на поручень и рассказывает нам, как хорошо провести в плавании месяц-другой.
— Спускаемся по Сене, причаливаем, где хотим: рыбалка, жарим рыбу на костре...
Да, это все весьма заманчиво. Мы проходим мимо последнего шлюза под мостом и выбираемся к свободным, не одетым в гранит, песчаным берегам Сены, спокойно несущей свои воды вдаль, как и многие столетия назад, когда еще не возникло на месте будущего Парижа поселение Лютеция.
Назвав Латинский квартал «прогулочным местом», парижане не могли придумать более точного определения. Начать прогулку лучше всего с площади Сен-Мишель — места встречи и свиданий. Влюбленные здесь встречаются, как после долгой разлуки. Я сам видел, как юноша, разлетевшись к своей девушке, так бережно и недоверчиво ее обнимал, гладил, целовал, словно не мог до конца поверить, что перед ним именно его избранница. А счастливую пару прикрывал крылами от всяческих невзгод архангел Михаил, у статуи которого обычно и встречаются парижские влюбленные. На площади Сен-Мишель всем хватает места. Здесь самая настоящая молодежная тусовка; обсуждаются все проблемы — от политики до искусства; обмениваются книгами, компакт дисками, видеокассетами; встречаются компаниями и идут дальше по бульвару Сен-Мишель.
На бульваре — выбор развлечений на любой вкус. Хочешь, заходи в бистро или дешевый ресторанчик, хочешь — купи билет в кинотеатр, можешь обновить себе гардероб в магазинчиках модной (и, конечно, дорогой) молодежной одежды. Кстати, студенты, толпой спешащие сейчас перекусить (святой час обеда с 13 до 14), одеты весьма незатейливо: куртки или плащи, свитера, брючки, и никакой косметики на свеженьких лицах девушек. Тут же, рядом с бульваром, расположены для всеобщего обозрения термы Юлиана, а неподалеку — руины древнеримского театра, который после тщательной реставрации превратился во впечатляющую галлоромайскую арену, и днем она становится детской площадкой для игры в мяч...
По узкой улочке Шампольона, известного египтолога, разгадавшего тайну иероглифов на Розеттском камне, выхожу на уютную площадь перед Сорбонной. Тут стоит почтительно остановиться перед барочным фасадом с колоннами, увенчанным изящным куполом, — это одно из самых старых зданий университета, церковь Сорбонны. Внутри церкви — гробница из белого мрамора, где покоится основавший Сорбонну кардинал Ришелье — тот самый великий интриган.
Когда-то здесь по извилистым улочкам спешили на занятия в колледжи ученики в сутанах, надменные студенты-юристы и медики, преподаватели с белоснежными брыжами вокруг шеи. Сейчас в середине площади веселая сутолока молодежи... Кто-то отдыхает, непринужденно развалясь на каменном бордюре, опоясывающем площадь, на тумбах и даже на люке, забранном решеткой и запаянном металлическим листом от бомб террористов. Другие громко переговариваются, смеются, читают, пишут, одновременно поедая бутерброды и запивая их пепси и оранжадом. Третьи разместились за столиками кафе, четвертые листают толстые фолианты в магазине «Философская книга».
И тут мне необычайно повезло: у входа в администрацию университета, где висела доска с надписью «Париж — Сорбонна», какой-то благотворительный фонд раздавал из картонных коробок пакетики чипсов. Я вначале отнес к дверям две пустые коробки, то есть стал вроде бы здесь своим человеком, а затем, взяв несколько пакетиков, стал вручать их выходящим студентам и так проскользнул мимо строгого консьержа в «святая святых», внутрь здания. Университетские коридоры и аудитории, привычные мне в моей родной «alma mater» — Петербургском университете, ничем особенным не выделялись. Кроме, может быть, звучных названий, например, «Галерея Ришелье».
Так же висели расписания занятий, а на доске объявлений — названия дополнительных лекций и темы диссертаций, защищаемых в ближайшие дни. Но все же у меня сердце сжималось от волнения — ведь я находился под сводами Сорбонны, где читали лекции выдающиеся умы разных эпох, а с кафедр звучали выступления на многих языках, в том числе и на русском.
Тени «великих» осеняли Латинский квартал, тем более что со многих улиц можно было увидеть массивный купол Пантеона.
В прошлом это была церковь св. Женевьевы, которую дал обет построить тяжело заболевший Людовик XV, но затем революция превратила ее в Храм Славы, предназначенный для погребения знаменитых сынов нации. В этой усыпальнице стоят гробницы Руссо, Вольтера, Гюго, Золя...
От Пантеона веет мертвенным холодом, может быть, поэтому здесь мало посетителей. Зато Люксембургский сад, тут же в Латинском квартале, всегда полон. Его любили и те, кто лежит сейчас в Пантеоне.
Вот что пишет Н.Карамзин в «Письмах русского путешественника»: «Сад Люксембургский был некогда любимым гульбищем французских авторов, которые в густых и темных его аллеях обдумывали планы своих творений... Туда приходил иногда печальный Руссо говорить со своим красноречивым сердцем, там и Вольтер в молодости нередко искал гармонических рифм для острых своих мыслей...»
Самому Карамзину весьма привлекательным показался Люксембургский дворец, стоящий справа от входа в сад. Он был похож на флорентийские дворцы, по которым тосковала, став супругой Генриха IV, Мария
Медичи, поручившая перестроить дворец герцога Франсуа Люксембургского. Любви Марии Медичи и Генриха IV была посвящена славная «Галерея Рубенсова», состоявшая из больших рисунков (эти рисунки сейчас находятся в Лувре), которую Карамзин посчитал жемчужиной дворца.
Хотя Карамзин жаловался, что сад приходит в запустение, «многие аллеи исчезли, вырублены или засохли», давайте все же пройдем по следам великих, тем более, что сам автор «Писем» признавался: «Но я часто пользуюсь остального сепию тамошних старых дерев; хожу один или, сидя на дерновом канапе, читаю книгу».