Журнал "Вокруг Света" №4 за 2002 год
Шрифт:
«Это был человек лет сорока двух, высокого роста, но уже слегка сутуловатый, подобно кариатидам, которые на своих плечах поддерживают балконы. Крупная львиная голова была украшена копной огненных волос, и он встряхивал ими порой, точно гривой. Круглое лицо, широкие скулы, оттопыренные щетинистые усы и пучки рыжеватых волос на щеках, круглые, близорукие и несколько блуждающие глаза придавали ему сходство с котом. Но его нос был очерчен смелой линией, выражение губ добродушное, а высокий умный лоб изборожден морщинами, как поле, которое никогда не отдыхает. Наконец, сильно развитый торс, крепко посаженный на длинных ногах, мускулистые ловкие руки, решительная походка — все доказывало, что этот европеец — здоровенный малый, которого, говоря на языке металлургов, природа «скорее выковала, чем отлила».
Жюль
Он был настолько активен и вездесущ, что один из его друзей как-то воскликнул: «Ну какой же ты Турнашон! Ты Тур-Надар! (юла). Нажимаешь на ручку и прокручиваешь ее». Турнашону это слово понравилось, и последнюю его часть он решил взять в качестве своего псевдонима. И в 1838 году это имя впервые замелькало на страницах парижских и лионских газет, настолько крепко прилипнув к своему обладателю, что он им подписывал не только свои статьи, книги и фотографические работы, но даже финансовые документы.
А через 20 лет это имя стало известно по обе стороны океана, причем не только в Северной, но и в Южной Америке.
И по рождению, и по духу Надар был истым парижанином. Здесь он появился на свет 5 апреля 1820 года. Его родители были родом из Лиона, где отец владел небольшим издательством, печатавшим книги и журналы радикального толка. В конце лета 1838 года Гаспар-Феликс, окончив лицей в Версале, поступил в медицинский институт в Лионе. А осенью того же года издательство разорилось, и отец, не сумевший перенести крах своего любимого детища, скоропостижно скончался. На попечении у матери, Эрнестины Турнашон, остались двое сыновей — 18-летний Гаспар-Феликс и 13-летний Адриан. А так как крошечного наследства едва хватало на то, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, то старшему сыну пришлось оставить не только учебу, но и саму мысль о карьере врача и заняться устройством жизни семьи. Поскольку он хорошо рисовал, то поначалу решил публиковаться в лионских газетах с небольшими статьями, сопровождаемыми карикатурами. Но гонорары, получаемые молодым, энергичным и полным амбиций юношей, никак не могли дать достаточное количество средств к существованию. А потому ему пришлось перепробовать еще множество профессий, которые, впрочем, профессиями назвать было трудно. Спустя 60 лет в своих воспоминаниях Надар их перечислил: браконьер, контрабандист, продавец торфа, мелкий клерк, секретарь.
В тот же период он стал периодически наезжать в Париж, частично по делам службы, но больше, пожалуй, сообразуясь со свойственным молодости честолюбивым стремлением завоевать столицу мира. В марте 1842 года Надар познакомился с молодым Бодлером, и они стали закадычными друзьями, постоянно вращаясь в кругу парижской богемы и как-то перебиваясь, один — журналистикой и карикатурами, другой — журналистикой и стихами (впоследствии ставшими основой его сборника «Цветы зла»). Тогда же Надар окончательно переезжает в Париж, публикует карикатуры в различных журналах и газетах.
В 1848-м по многим странам Европы прокатилась волна революций, основой которых было стремление к демократическим преобразованиям. В таких странах, как Венгрия и Польша, они носили национально-освободительный характер. Надар, будучи республиканцем по убеждениям, вступил в формировавшийся в Париже так называемый Польский легион — отряд, состоявший из поляков-изгнанников и сочувствующих им французов. Но на этом его революционный порыв и закончился — Легион, следовавший в Польшу через Германию, был остановлен правительством Пруссии, которое отнюдь не намерено было портить отношения с Россией, а потому весь Легион, в составе которого находился и Надар, был отправлен обратно в Париж. И все же получилось так, что симпатию к полякам Надар сохранил на всю жизнь. Впоследствии даже на богемных пирушках он не упускал случая устроить в их честь фейерверк.
В том же 1848 году революция вспыхнула и во Франции. Надар наравне с большинством граждан с оружием в руках сражался на баррикадах против правительственных
Вскоре после окончания революции Надар начал издавать собственный журнал, который он назвал «Комическое обозрение». Собственно, тогда он и увлекся достаточно необычным для того времени делом — фотографией. К тому моменту, когда Надар заинтересовался этим, изобретению Дагерра и Ньепса исполнилось всего лишь 10 лет. После своего появления фотография подвергалась злостной критике не только со стороны официальной церкви, но и со стороны художников. У многочисленных, доселе процветавших художников-миниатюристов, она просто отнимала кусок хлеба, а потому многие из них были вынуждены переквалифицироваться в фотографов. Надо сказать, что это занятие оказалось делом весьма прибыльным: первые фотографии стоили баснословных по тем временам денег — 25 золотых франков за пластинку, что очень заинтересовало Надара, занявшегося фотографией и относившегося к ней поначалу без должного пиетета, более того, с вполне объяснимой враждебностью.
Фотография на протяжении последних 10 лет была предметом постоянных споров: искусство ли это, да и нужна ли в таком случае живопись. Ведь теперь любой человек и любой пейзаж пусть и не в цвете, но все же могли быть запечатлены посредством йодированной серебряной пластинки, покрытой светочувствительным слоем.
И все же в 1853-м Надар «заразил» фотографией младшего брата — Адриана. Дав ему несколько уроков фотографии и сделав своим полноправным партнером, Надар открыл на улице Сен-Лазар фотомастерскую. В то же самое время у него была еще и собственная студия. Но вскоре по причине неожиданно проявленного Адрианом прагматизма, который Надар не предполагал увидеть в горячо любимом брате, их отношения испортились. Адриан потребовал права подписывать собственные фотографии именем брата. Следует сказать, что к тому времени имя Надар было отнюдь не менее значимым, чем, например, «Вдова Клико».
Надар, возмущенный притязаниями брата, инициировал судебный процесс, по итогам которого все права на фотопроизведения были закреплены за ним. К Адриану отходило старое ателье, Надар же в большом здании на бульваре Капуцинов, 35 открыл новый фотосалон, выкрасив свою студию в чудовищно красный цвет и поместив огромную надпись «НАДАР» на протяжении 15-метрового фронтона здания.
Именно галерея портретов великих людей и принесла славу Надару. По количеству представленных в ней типажей она уступает разве что персонажам «Человеческой комедии» Бальзака. Среди них были и экзотические персонажи. Посол Сиама, например, согласился сниматься у Надара, повернув голову в три четверти, только после клятвенного обещания, что фотография будет сопровождена справкой о том, что на самом деле у посла не один, а два глаза.
Портреты мастера стали отражением прежде всего людей его круга, то есть писателей и художников: Жорж Санд, Эжен Делакруа, оба Дюма, Берлиоз, Россини, Верди и многие, многие другие. Ему удалось поразить современников публикацией (задолго до появления кинематографа) крупного плана глаз композитора Шарля Гуно, тот снимок так и назывался — «Глаза Шарля Гуно». Это обстоятельство явилось проявлением редкого по тем временам эпатажа, равносильного тому, как если бы он сфотографировал его отрубленную голову. Кстати, спустя 50 лет, когда на экранах кинотеатров впервые появились крупные планы с изображением головы, зрители возмущенно топали ногами, вскакивали, свистели и кричали: «Покажите ноги!».
Продолжая эпатировать публику, Надар снял женский портрет (Мари Лоран) со спины, давший возможность понять, что краеугольный камень в фотографии — это именно человек, снимающий модель. Тем самым он предвосхитил появление абсолютно новой психологии — психологии кинематографа, в котором основополагающей является точка зрения оператора.
Фотомоделями Надара были и деятели науки — Луи Пастер, Илья Мечников, Жан Анри Фабр, а также политики, начиная от императоров Наполеона III и Александра III до революционеров-анархистов — Михаила Бакунина, Петра Кропоткина и Пьера Жозефа Прудона.