Журнал «Вокруг Света» №4 за 2003 год
Шрифт:
Грезя о славных временах короля Артура, под именами Ланселота и Сагремора, Персеваля и Говена рыцари подражают их вычитанным подвигам на разновидности турниров – “круглых столах”. Они входят в ограду, вешают на нее щиты и ждут вызова – удара копьем в свой щит; будучи побежденными, покидают ристалище, а одержав верх, водружают щит на прежнее место с тем, чтобы продолжить игру. Со страниц “Ивейна” Кретьена де Труа переходит в жизнь другой род турниров, подразумевающий защиту с оружием в руках некоего места, например моста или брода, в схватках со всеми, кто только пожелает.
Новый способ проведения турниров позволяет зрителям не пропустить ничего интересного. Коль скоро к середине XIII века турниры – в усугубляющейся
Идеал покоряет настолько, что около 1281 – 1282 годов на турнире в Магдебурге роль подобного приза играет шлюха. Победитель на ней в самом деле женился.
И все же турниры не обходятся без признанных специалистов в области геральдики – герольдов. Геральдика активно развивается на рыцарских турнирах и благодаря им. Ее эстетика восходит к зрелищности этих поединков. Другой движущий момент ее развития – возрастающее недоверие к родовитости противника. По мере того как рыцарство превращается в замкнутое сословие, выбор соперника значит больше, чем прежде. Аристократизация турниров наиболее заметна в Германии, где с XIII века наблюдается тенденция ограничить число участников прирожденной знатью в четвертом колене или даже – одними посвященными в рыцари. Само участие в турнирах в конце концов служит доказательством принадлежности к знати. В позднее Средневековье на немецкие турниры стремятся не допускать заодно и опорочивших рыцарское звание: клятвопреступников, клеветников, трусов, прелюбодеев, всех тех, кому далеко до возвышенного идеала. Отразившие тягу рыцарства к культурному самоопределению, турниры стали формой экспорта рыцарской идеологии и культуры с присущими ей языком и символами в общеевропейском масштабе.
Одно из существенных отступлений от реальной картины турниров в турнирах литературных касается присутствия и роли женщин. В романе Кретьена “Рыцарь Телеги” женщина, королева Геньевра, председательствует на турнире, который организован по просьбам женщин – дам и девиц королевства Артура, нетерпеливо стремящихся выбрать себе наилучших мужей и усматривающих в турнире наилучший к тому способ. Придворные дамы – капитаны обеих команд. Явившийся инкогнито рыцарь в первый турнирный день одерживает верх над всеми. Наблюдая за турниром с возведенной для дам деревянной трибуны, королева догадывается, что неизвестный участник – не кто иной, как ее возлюбленный Ланселот. Чтобы удостовериться в этом, через посланца она предписывает тому, как именно в разные дни он должен сражаться – побеждать или проигрывать.
Повиновение Ланселота выдает его, и в последний день турнира он побеждает всех. В итоге все дамы и девицы пожелали себе в мужья лишь одного Ланселота; когда же он отказывается от их предложений, в крайнем отчаянии они принимают обет в текущем году вовсе не выходить замуж. В рыцарских романах с момента их возникновения женщины завладевают турнирами и манипулируют ими по своей прихоти – мужская игра под женским каблуком кажется почти пародией на турнирную практику, известную нам по другим текстам рубежа XII и XIII веков. Между тем при всей отвлеченности романных образов они рождают идеалы турнирного и рыцарского быта с самыми серьезными последствиями для дальнейшей истории турниров, вылившейся вскоре в род симбиоза рыцарских турниров и рыцарских романов. Насколько авторы романов в изображении турниров изначально готовы пренебречь всяким жизненным правдоподобием, настолько рыцари в конце концов делаются падки на возможно более буквальное воплощение почерпнутого из романов в жизни.
Церковь, имевшая собственные рецепты умиротворения рыцарского общества, обнаруживала решительное неприятие турниров. Возобновлявшиеся на протяжении столетий церковные запреты грозили их участникам небесными и церковными карами, в частности лишением убитых церковного погребения. Турниры рисуются клирикам ловушкой дьявола, рассчитывающего отвлечь христиан от праведных военных предприятий – крестовых походов. С большей пользой для себя и христианского мира убитые и покалеченные могли бы пострадать в Святой Земле за Гроб Господень.
Мало того, турниры калечат души, пробуждая в них самые гнусные наклонности, тщеславие и злобу, суть та же азартная игра, что и кости. В XIII веке Жак Витрийский в одной из своих проповедей находит в турнирах все семь смертных грехов: гордыню, по причине стремления к мирской славе; зависть, ибо каждый ревнует к славе другого; гнев, из-за грозящих ранением и смертью ударов, кои приходится парировать; жадность, поскольку победитель завладевает лошадью и оружием побежденного; чревоугодие – на сопровождающих турниры пирах; отчаяние, вследствие поражения и понесенного урона; наконец сладострастие, из-за стремления к распутным женщинам, мерзостного расположения которых участники турниров бесстыдно добиваются.
Любителей турниров, легкомысленно не внемлющих душеспасительному увещеванию, искушенный в таких делах составитель пособия для проповедников Джон Бромьярд советовал запугивать страшными рассказами о том, как черти летают над полем турнира, притворяясь воронами; или же – какие адские муки ожидают турнирных бойцов на том свете. Со слов церковных писателей, раскаяние подстерегает турнирных бойцов, из кого получаются отменные крестоносцы. Четвертый крестовый поход, в самом деле, ведет свою историю от проповеди Фулька из Нейи на турнире в Экри в 1198 году.
Тем не менее клерикальная отповедь турнирам бывала услышана мирянами в краткие периоды подготовки очередной экспедиции в Святую Землю, но зато с редкой бесцеремонностью игнорировалась ими во всякое иное время. Фатальная неэффективность критики турниров со стороны церкви, очевидно, удостоверяет их беспримерную роль в самоорганизации и самосознании рыцарского общества. В красочных описаниях турниров на страницах рыцарских романов и других текстов, составленных на потребу публике, церковный протест и сами клирики попросту не упоминаются. В период очередного конфликта английской короны с папой рыцарь Роберт Морли находит способ выказать верность своему королю: в 1343 году в Смитфилде он устраивает турнир, на котором сам выступает переодетым в папу римского, а его товарищи обряжены кардиналами.
Ангажированные рыцарской аудиторией писатели спешат придать турнирам более респектабельный и даже благочестивый ореол. Такова, в частности, впервые пересказанная Уолтером Мепом и впоследствии популярная история о рыцаре, накануне турнира всегда ходившем к мессе. Однажды, приехав на турнир, он увидел, что вместо него уже сражается божий ангел (по другой версии, Матерь Божья), который от его скромного имени захватывает в плен графов по числу прослушанных им месс. Трубадуры описывают крестовые походы как турниры между силами добра и зла, а в “Видении о Петре Пахаре” англичанина Уильяма Ленгленда сам Христос представлен турнирным бойцом в схватке с Сатаной, несправедливостью и смертью. В 1432 году на турнире в Вальядолиде кастильский король Хуан II носил костюм Бога, а его двенадцать рыцарей изображали апостолов.