Журнал «Вокруг Света» №6 за 2004 год (2765)
Шрифт:
Так что Ливонскую войну Русь не выбирала. Война была навязана ей европейской дипломатией, европейскими экономическими интересами и внутренними проблемами.
Кажется, что прибывший через Архангельск к московскому государю английский посол Ченслер лукавил, объясняя, что он будто искал транзитную дорогу на Восток. Англия получила от России именно то, что хотела от нее получить Германия – монопольное право закупать по российским ценам российские же продукты и везти их в Европу.
Приезд английского посла и полученные им для своей страны права означали, что Русь фактически вступила в общеевропейскую борьбу на стороне коалиции молодых национальных монархий. Готов был сложиться военно-экономический союз – Англия, Франция Московия – против Германии, Испании, Нидерландов
Возможно, лучше было бы осваивать южнорусские земли, но такой возможности у страны не было, поскольку на территорию Руси пришла общеевропейская война. И война эта была не с Ливонским орденом, Речью Посполитой и Швецией (таковую войну русские еще могли бы выиграть). Война велась с потоками того самого американского серебра. И вот ее, да еще с учетом того, что в 1568 году император Священной Римской империи Максимилиан II Габсбург заключил мир с турецким султаном Селимом II, признав себя его данником, и направил военную экспансию Турции на Москву, Россия выиграть не могла никак.
Действительно, существовавшая альтернатива касалась методов ведения внутренней политики. Это очень непростая тема, которая, несомненно, заслуживает отдельного разговора. Однако и тут внешнеполитические проблемы наложили сильный отпечаток на весь ход внутриполитических процессов. Величайшее напряжение сил в многолетней войне имело следствием опустение русских деревень к 1580-м годам.
Если принять во внимание все упомянутые обстоятельства, то отношение к Ивану IV неизбежно меняется. В сознании возникает рассудительный и, когда надо, решительный государственный деятель, хотя и не лишенный иллюзий во внешней политике и осложняющий свою внутреннюю политику склонностью к театрализованным эффектам. Вот только правление его пришлось на тот период в истории Европы, когда для России сложилась крайне неблагоприятная внешнеполитическая обстановка.
Вначале царствования Ивана Васильевича его умение слушаться советов и желание проводить взвешенную политику привели страну к экономическому подъему и росту ее военного потенциала. Но именно эти события породили среди европейских держав зависть и недоверие к Московскому государству, создали условия для формирования против него «восточного барьера». В этой ситуации Ивану IV не хватило сдержанности и таланта не спешить, которыми обладал, например, его дед Иван III. Была ли возможность избежать катастрофы? Возможно, да. Эта возможность касалась методов ведения внутренней политики уже во второй половине 1560 – начале 1580-х годов, когда линия поведения Ивана оттолкнула от него русское общество. Царю не хватило мудрости увидеть источник суверенности его власти. Последствия такого выбора сказались не только на Московском государстве, но и на всем православном мире: решающий успех войскам Стефана Батория принесли недавние союзники русских – казаки Запорожской Сечи. Русь стала на пагубный путь борьбы государства и общества.
Зоосфера: Жил-был бобр
В те далекие времена, когда Землю покрывали дремучие непроходимые леса, в тихих, медленных ручьях, мелководных протоках и старицах спокойно жили бобры – небольшие трудолюбивые звери, искусные строители плотин и хворостяных домиковхаток. Жилось им привольно – от диких северных кряжей, источенных злыми вьюгами, до самого края жарких степных равнин. Но потом пришел человек, начал сводить лес под пашни и пастбища да бить бобров ради их меха. Лес, пятясь от человека, стал отступать, а бобры, уходя все дальше и дальше, оказались в самых глухих чащобах.
День в тайге выдался жаркий, пропитанный смолой воздух был недвижим, и ничто не тревожило лесную тишину. Выйдя на берег небольшого ручья, я долго искал удобный спуск к воде, но все время натыкался на обрывы. Наконец мне повезло – долина речушки разошлась в стороны, вдаваясь в сушу тихим плесом. После целого дня нелегкого пути по тайге я с наслаждением выпил прохладной речной воды и присел на ствол упавшей лиственницы, опрокинутой весенним паводком. Ни единого звука не раздавалось в лесу, кругом царило полнейшее безмолвие.
Приглядевшись к зарослям ив, растущих у самой воды, я неожиданно заметил, что многие ветви склонившихся к ручью деревьев надкусаны, разжеваны – словно размочалены. Обычно так выглядят следы жировки бобрят, которые, появившись на свет весной, к середине лета становятся уже вполне самостоятельными.
Место и впрямь казалось вполне подходящим для бобров. Мелкая, извилистая, почти недвижимая речушка с невысокими, заросшими осинником и тополями берегами, сплошь покрытыми осокой, таволгой да крапивой, вполне могла быть для бобриной семьи прекрасным домом. И действительно, стоило пройти немного вниз по течению, как за поворотом ручья показался небольшой затон, образовавшийся у сооруженной бобрами плотины. Устроив запруду в русле мелкого ручья, они обеспечили себе вольготный и достаточно широкий водоем, с бережком, одетым в сплошной пояс тростников, камышей и рогозов. На середине запруды, там, где поглубже, красовались кувшинки и рдесты, местами поверхность воды была укрыта ковром водяного ореха – чилима. Все эти столь любимые бобрами растения позволяли им круглый год без всяких забот жить в своем пруду. Да и со стройматериалами проблем у них явно не было.
На противоположной стороне пруда возвышалась небольшая кучка хвороста – хатка, в которой эти лесные трудяги и обосновались. Судя по всему, перебрались бобры в эти места недавно – хатка была маловата, не больше метра высотой и всего около двух шириной. Старые же и обжитые бобровые дома – порой весьма внушительные по размерам сооружения – выше человеческого роста и метров 12 в диаметре. Основой для хатки, как правило, служит старый пень дерева, кочка или куртина кустарника у кромки воды. Здесь бобры роют небольшой подземный ход, выводя его в надводную часть. Начиная расширять логово, животные рушат свод постройки, который затем заделывают ветками, скрепляя их илом. Со временем логово расширяют вновь, выгрызая изнутри нишу и снова надстраивая свод ветками и илом. Эта работа повторяется много раз, иногда на протяжении жизни нескольких поколений бобров. Несмотря на кажущуюся примитивность, бобровые хатки – сооружения достаточно капитальные, с большим трудом разрушаемые, в них бобрам не страшны ни морозы, ни хищники.
Впрочем, вопреки расхожему убеждению бобры не такие уж любители возводить хатки. Подобные жилища они строят только в том случае, если в выбранном ими месте берега недостаточно высоки и прочны, и у бобров нет возможности выкопать нору, куда более типичное для них обиталище. Самая простенькая нора – это подземный ход, один конец которого открывается под водой, а другой заканчивается расширением – логовом, пол которого зверьки выстилают древесной стружкой. Такие незатейливые убежища сооружаются бобрами весной и служат жилищем на время высокой полой воды. Гораздо сложнее устроены постоянные норы, в которых бобры живут на протяжении нескольких лет. Зачастую это целые лабиринты подземных многоэтажных тоннелей с гнездовыми камерами, отдушинами, тупиками. Протяженность таких нор порой доходит до 200 метров.
В местах, максимально обеспеченных необходимой для них пищей, бобры сооружают еще и кормовые норы. Эти «кладовые» устроены существенно проще и используются ими как своего рода столовые. На случай опасности звери возводят под землей специальные убежища-тоннели, большая часть которых затоплена водой, и лишь кое-где устраивают в них маленькие камеры, в которых можно глотнуть воздуха и переждать угрозу. Как правило, вход в любую нору скрыт под водой на глубине не более 2 метров, примерно на таком же расстоянии от земной поверхности бобры роют ходы в грунте берега.