Журнал "Вокруг Света" №8 за 1997 год
Шрифт:
Все это Уолтер выложил с уверенностью человека, который открывал глаза на Америку собеседнику, прибывшему с противоположного берега океана. А тем временем, слушая его, я думал совсем о другом, вспоминал, как оказался на окраине Сан-Франциско, искал специализированный магазин кожаных изделий... Пешеходная дорожка кончилась, магазина все еще нет, а я все иду, сторонюсь потока несущихся автомобилей. Так и прошел с километр, и когда, наконец, замаячила впереди связка эстакады, повернул обратно.
Когда я рассказал об этом Уолтеру, он схватился за голову:
— Как! — вскрикнул он, — вас же могли оштрафовать на две тысячи долларов... Вы же шли там, где не положено!..
Мне и самому
Нет. Сознание того, что я в Америке, было сильнее всего того, что меня окружало. Может, потому, когда Уолтер предложил покататься на «кэйбл-каре» — кабельном трамвайчике, это не произвело на меня должного впечатления. Все, что было любопытного в них, я знал. Часто останавливался на Пауэлл, наблюдал вместе с толпой туристов и зевак, как трамвайчик подходит к последней остановке, заходит на крутящуюся деревянную платформу, выходят двое обслуживающих — кондуктор и еще кто-то и, налегая на борт, поворачивают его в обратный путь. Прицепляют трамвай к кабелю, который находится в канавке между рельсами. И поехали! Кому места не хватает, устраивается на подножке.
Уолтер очень агитировал меня сесть на трамвай, а я тупо не реагировал — хотелось походить наедине с человеком вне толпы. Он говорил, что другие прилетают в Сан-Франциско только для того, чтобы покататься на них и тут же улететь обратно, и что трамвайчики эти выглядят такими, какими появились они на свет в прошлом столетии. Только вот керосиновую лампу заменили электрической...
Я так и не понял, грустил ли Уолтер по керосиновой лампе или по чему-то другому, но, если и появился у меня интерес к этим очаровательным трамвайчикам, то это, скорее, произошло только после того, как Уолтер рассказал мне историю нимфоманки.
История эта, по американским понятиям, в общем-то, была нормальная, по нашим же могла показаться неправдоподобной. Сводилась она к тому, что вот так же на платформу заехал трамвайчик, и когда его подтолкнули, чтобы повернуть, он слегка задел молодую женщину. Трамвайщики аккуратно зафиксировали этот факт и забыли о нем. А потерпевшая сообразила — на этом можно сделать деньги, и подала в суд. Она заявила, что после того, как она столкнулась с трамвайчиком, что-то произошло с ней, она стала проституткой. Проверили запись. Действительно, стукнули ее такого-то числа. У нее был хороший адвокат. Он и доказал городским властям, что его подзащитная до этой травмы была порядочной женщиной. И город заплатил ей огромную сумму.
Так ли или немного веселее рассказывал об этом Уолтер, это неважно, но я воспрял духом и почти вскричал:
— Пошли! Покатаемся! А то какой же Сан-Франциско без трамвайчиков...
Когда мы возвращались на Эмбаркадеро к стоянке машин, Уолтер спросил меня:
— Ну, как «кэйбл-кар»?
— Это было путешествие в ликующее детство... — сказал я тогда, больше для удовольствия Уолтера. И себе мысленно: — ...которого у
В тот день Уолтер повозил меня, показал Сан-Франциско, таким, каким он любил его, — расцвеченным китайской пестротой. Поводил по чайнатауну — самому китайскому из всех китайских кварталов Америки. И объяснил этот феномен тем, что между Китаем и Сан-Франциско — всего один океан. Еще в прошлом веке из безземельного, голодного Китая привозили сюда китайских кули — бурно развивающийся Дальний Запад нуждался в дешевой рабочей силе, и первые из кули строили Трансконтинентальную железную дорогу. В Китае долгое время ходили легенды о Сан-Франциско, где есть для всех работа и еда. Те, кто выживали здесь, открывали прачечные и мелкие лавки, и уже для нового дешевого труда сами выписывали из Китая родственников в немалом количестве. Они жили тесно и кучно, оседали в китайском квартале, который с годами богател и получил название «Позолоченного гетто»...
Из чайнатауна мы вырвались, словно из объятия пышного разноцветий, обилия яств, а через некоторое время уже спускались по Ломбарду — по самой крученой улице мира, напоминающей винтовую лестницу; неслись дальше по просторной улице, где растут пальмы и чувствуется близость океана, пока, наконец, в состоянии, похожем на эфирное опьянение, не оказались на Пике двойняшек.
Туман скрывал небоскребы, и известковая белизна Сан-Франциско, под палящим солнцем, отсюда, с самого высокого холма, снова напоминала средневековый город. Но теперь уже где-нибудь в Андалусии.
К концу дня Уолтер подвез меня к Парку Золотых Ворот и, высаживая, сообщил, что сегодня здесь поет Пласидо Доминго. Поет бесплатно. Он объяснил, как мне найти гигантскую раковину концертной сцены и, наслышавшись о моих способностях делать большие пешие переходы, покинул меня. Правда, предварительно договорившись о следующей нашей встрече.
Это был не парк, а Территория. Она тянулась от кромки океана в глубь города на сорок восемь кварталов — это я обнаружил на своей карте, когда стал с первых же шагов блуждать. И хотя казалось, что Уолтер высадил меня где-то поблизости, я очутился в какой-то бесконечности — то натыкался на колоссальный аквариум с акулами, то выходил к озерам или к Дворцу цветов... Одним словом, пока я блуждал, наступила темнота, и надежды на то, чтобы успеть хотя бы на финал концерта, уже не оставалось. Я даже согласен был лишь на одну стоящую ноту, когда вдруг, словно в лесу, услышал до слез знакомый голос и, идя на него, вышел к арене с тысячами людских голов.
Доминго пел еще целый час. Он пел итальянцев, испанцев и даже американцев. Это был Богом подаренный вечер...
Портфель я все-таки нашел. Он ждал меня недалеко от тех мест, где я все эти дни часто бывал, — на безлюдной улице, в безлюдном фирменном магазине. Я вошел, оглянулся. Никого. Прошелся по длинному ряду, уставленному собратьями моего украденного портфеля, остановился перед одним. Он стоял в единственном экземпляре, правда, отвечал не всем моим требованиям, но выглядел достойным и не собирался заслонять своим видом своего будущего хозяина. Не успел я дотронуться до него, как около меня возникла девушка.
— Добрый день, сэр. Вам приглянулся этот? — поинтересовалась она.
Я справился о цене и, услышав стоимость целой лошади, сказал:
— Туморроу... — попытался я с честью выйти из игры, забыв, что американцы — люди, мыслящие конкретно.
Мне бы следовало сказать: «Я подумаю» или «Надо посоветоваться», — и это было бы моим правом. Но, употребив слово «завтра», я сам того не подозревая, вошел с фирмой в отношения. Это, в свою очередь, налагало ответственность на фирму, поскольку товар был штучный, его следовало оградить от посягательства других лиц.