Журнал «Вокруг Света» №8 за 2004 год (2767)
Шрифт:
Не последнюю роль в назначении Муравьева сыграла великая княгиня Елена Павловна, продолжавшая следить за карьерой своего бывшего камер-пажа. Организаторские способности генерала, проявленные в армии, были известны и Николаю I. Произвела на него впечатление и записка, поданная Муравьевым уже в должности тульского начальника. Главное содержание ее составляла мысль о необходимости уничтожения крепостного права как явления, не только провоцирующего бунты и беспорядки, но и мешающего стране развиваться. Император, как раз в эти годы предпринявший попытку расшевелить дворянскую инициативу в решении крестьянского вопроса, еще более утвердился в мысли, что Муравьева необходимо использовать на трудном государственном
…В начале 1848 года новый губернатор с супругой прибыл в Красноярск. Торжественной встречи не получилось. Более того, она приобрела скандальный характер: хлеб-соль от местного купечества, людей «своекорыстных», новый губернатор принять отказался, и означать это могло только одно – «со мной шутки плохи». Встречающие все поняли и зловеще затаились.
Первый свой визит губернаторская чета нанесла ссыльным декабристам С.Г. Волконскому и С.П. Трубецкому. Это обстоятельство дало ход первому же доносу в Третье отделение. Последующее эпистолярное наследие подобного толка, главным героем которого неизменно становился генерал-губернатор, могло бы составить целую библиотеку.
Но все равно – «муравьевское время» началось. Ему суждено было продлиться без малого 14 лет и стать совершенно особым периодом в истории Сибири – ни до, ни после ничего подобного уже не повторялось.
Исследователи преобразовательной деятельности Муравьева на посту генерал-губернатора будут неизменно изумляться ее размаху: она охватила практически все области управления и общественной жизни огромного края. Недаром уже современники Муравьева говорили, что этот человек стоит целого Комитета министров, и называли его «Петром Великим Восточной Сибири». С той только разницей, что Петр был самодержец, сам себе голова, Муравьев же все 14 лет находился между молотом и наковальней. Слишком во многом он должен был действовать в рамках предписаний и согласований с Петербургом, с одной стороны, а с другой – ломать сопротивление местной оппозиции, тех некоронованных сибирских королей, которые не собирались сдавать без боя ни финансовой, ни какой иной своей власти.
Все 14 лет Муравьев будет бороться с обкрадыванием государства. Забегая вперед, скажем: коррупцию и взяточничество ему искоренить не удалось, зато удалось заставить местную олигархическую верхушку вспомнить, что существуют и государственная власть, и законы, с которыми придется считаться.
Самым ожесточенным временем борьбы стали первые годы губернаторства Муравьева. По вверенному его заботам краю прокатилась целая череда судебных процессов, направленных на пресечение преступной финансовой деятельности местных золотопромышленников. Был поставлен заслон противозаконной переправке намытого золота в Китай. Муравьев вообще ратовал за создание единой государственной золотодобывающей компании. Его усилия на этом поприще встретили ярое сопротивление не только местных, но и столичных чиновников, привыкших к «сибирской мзде».
Но тем не менее в отдалении от Петербурга Муравьев использовал все возможности, чтобы расправиться с местными божками.
К подобной категории, например, относился клан купцов Кандинских, у которых в должниках на положении рабов ходило пол-Сибири. В одно прекрасное утро дом главы семейства «№ 1-й гильдии купца и коммерции советника» был оцеплен солдатами. Ревизоры, получившие строгие инструкции, засели за работу. Начет, сделанный Кандинским за укрытие налогов, оказался огромен. Дальше – больше. Губернатор распорядился «не признавать долги свыше 10 р. 50 к., не зафиксированные документально».
Это был хитроумный и очень верный со стороны Муравьева ход – ни долговых расписок в частности, ни практики письменного оформления взятого кредита в целом Сибирь еще не знала.
Конечно, действия губернатора с точки зрения законности вызывали немало вопросов – и современники, и исследователи более позднего времени неоднократно упрекали Муравьева в превышении власти. Cам же он, окунувшись в клоаку беззастенчивого воровства, не видел иного выхода из положения, как познакомить казнокрадов с политикой «крепкой руки». Предание военному суду, заключение в острог, запрещение вести торговлю, негласный полицейский надзор – подобные меры испытали на себе многие «короли» Восточной Сибири.
По мере того как между ними и губернатором крепла стена глухой вражды, его авторитет среди простого люда, напротив, становился все прочнее. О нем шла слава, что он-де «всегда и во всем стоит за бедного и слабого против сильного». Муравьев действительно не раз подчеркивал, что не верхушка, в которой налицо были сепаратистские отношения, а именно народная масса является в Сибири истинной опорой верховной власти. Неудивительно, что в скором времени его начали обвинять в стремлении к дешевой популярности. Но факт оставался фактом: четыре раза в неделю двери губернаторского дома распахивались для простолюдинов. Чинно, соблюдая очередность, входили в губернаторскую приемную крестьяне, казаки, инородцы. Жалобы и просьбы принято было подавать в письменном виде, но чаще дело решалось прямо на месте. Муравьев терпеть не мог канцелярщины и волокиты, видя в них гибель всякому делу.
Хлопотами Муравьева перед Петербургом были осуществлены изменения в административно-территориальном устройстве края – восточносибирские земли были выведены из состава Иркутской губернии и получили самостоятельность, что пошло им на благо. С именем Муравьева связан подъем науки и просвещения на сибирской земле. Как писали свидетели этого, «маленьких ребятишек всех без исключения стали учить грамоте». Публичные лекции, воскресные школы, литературные вечера, приглашение артистов из Центральной России – все это, не виданное ранее, происходило по инициативе и при полной поддержке губернатора. Стоял Муравьев и у истоков либеральной печати, от которой впоследствии сильно досталось и ему самому.
Спустя 30 лет после появления в крае Муравьева казак Кирик Богданов в своих воспоминаниях писал, что изменений в самой атмосфере жизни невозможно было не заметить: «…все Забайкалье ожило. Всем нашлась работа и служба; жизнь совершенно изменилась».
Сама фигура генерал-губернатора, казалось, призывала к одному: «честная работа не покладая рук». Его собственная энергия расценивалась окружающими как «необычайная»: «с 6 часов утра уже начинались занятия, и к этому времени должен был явиться дежурный чиновник». Муравьев и сам не раз говорил, что его пост требует «чрезвычайных физических усилий, здоровья необыкновенного, непомерной деятельности».
Муравьев искал людей с идеями, полезными краю. Молодой флотский офицер Геннадий Невельской поделился мыслью об исследовании устья Амура, с тем чтобы завладеть амурским лиманом и таким образом открыть России выход к Тихому океану. Слова капитана произвели на Муравьева потрясающее действие. Вот это размах! Он сразу же оценил широкие перспективы подобной затеи. Полудикий, словно погруженный в спячку Дальний Восток оживет с началом судоходства на Амуре!
Но Петербург в лице всесильного канцлера Нессельроде изолированность Сибири как раз устраивала. Век за веком она служила «глубоким мешком, в который спускались социальные грехи и подонки в виде ссыльных, каторжных». С присоединением амурского края, с выходом к океану дно этого «мешка» оказывалось распоротым…