Журнал «Юность» №10/2021

Литературно-художественный журнал

И сейчас от мужа лечу, да кому я уже сдалась такая… Ногами едва волочу, сил нет сидеть даже. А как только все встали, я тоже подскочила, аж про ногу свою забыла! Сумку взяла, куртку и вперед полезла. Куртку на ходу пытаюсь нацепить, да что-то как-то большая она мне. Сую руку в карман, а там денег нет! Украли, думаю, пенсию мою повышенную! А паспорт лежит. Да только не мой. Ой, и куртка не моя!

Потащилась я обратно, все ворчат, ругаются, чего это я возвращаюсь, а у меня же куртка там!

Подхожу к месту, глянь, а там мужчина паспортный

стоит и куртку мою уже мнет. С пенсией!

Я и говорю:

– Давайте меняться.

А он и говорит:

– Ой, хорошо, что вернулись, а то у меня там ключи от сейфа, где деньги лежат.

Я про свою пенсию не сказала, еще неизвестно, сколько там у него в сейфе лежит, а у меня-то пенсия повышенная. Десять тысяч рублей, между прочим!

Выхожу из самолета, значит, а дочки нет. Думаю, ладно, надо дальше идти. Иду по коридору, иду, а ее нет. И на выдаче багажа ее нет. Звоню, а она не берет. Думаю, ну вот, приехала, называется. Я ж и адреса-то не знаю, как добираться.

А люди с сумками, радостные такие, все выходят и выходят. Взяла я свою сумку и потащила к выходу. Всех встречают, даже соседку мою вредную встречает мужчина с бородой, на моего-то в молодости как похож! Ух, как на него тогда вешались, я чуть со злости не лопнула, когда к нам одноклассницы его расфуфыренные притащились. Была у них первая красавица Роза, так она на встрече выпускников все танцевать его зазывала, а у Сенечки только зубы резаться начали, вот я и уснула прямо на стуле в углу. Потом два дня не разговаривали!

Видела я недавно ту Розу, не красавица уже совсем. Я, конечно, тоже не красавица, но хотя бы без палочки хожу, креплюсь! А то посмотрела бы, как она сейчас с той палочкой мужиков чужих танцевать бы потащила!

Как он там? Девять кошек накормить – это тебе не шутки…

А тут и мои подоспели. Сумку забрали, на такси ведут.

Подъезжает машинка желтая, их тут кутерьма такая! У нас-то дома все машины вразнобой, а здесь только белые, желтые, с надписями, и сигналят все, ругаются будто…

Выходит таксист из машины. Негр. Вот самый натуральный. Нет, я, конечно, знаю, что сейчас их вроде нельзя так называть, но как можно-то, не все же они афроамериканцы, а если он наш родненький, после Олимпиады родился, то как называть-то? Негр и есть. У нас, как сезон начинается, так сразу на пляжи выходит троица – все «Чунга-Чангу» изображают, с детками фотографируются. А жены их косички на набережной плетут и эти, как их там, дартсы… Мне эта мода нынешняя вот вообще не нравится, внучка тоже все ходит, а на голове черт-те что: виски выбрила, чисто новобранец. А она смеется только, говорит: бабушка, ты ничего не понимаешь, сейчас это самый писк. Да хоть рев, себя-то чего портить? Балахоны эти напялят, на ноги не туфельки, а спортивки, а потом удивляемся, что до тридцати в девках засиживаются. Вот поэтому я и не прабабушка еще.

Хотя… я-то свою косу как в двенадцать обкорнала, так больше и не отращивала. Голова от нее трещала, так тяжело было, да никто и не носил.

Мне стрижку хотелось, вот чтоб как у всех. Я ж тогда не понимала еще, что стригутся так коротко, чтоб вшей не было. Не все же, как мы, жили… Мама-то как плакала! Нашла мою косу, убрала в сундук. Где тот сундук сейчас?

Чудно так, внутри-то ты все еще девчонка, которая тайком от мамы с парашютом сигает и на танцы бегает. А то, что глаза не видят, уши не слышат, ноги не ходят – так то чужое тело, не твое.

Разве ж мне так сложно в такси залезть? Разве ж мне может быть так сложно?

У водителя спрашиваю, вот чисто из вежливости:

– А вы откуда такой?

Дочка меня в бок толкает. Я отодвинулась.

Он и отвечает без акцента почти, получше наших-то:

– Из Уганды.

Я и спрашиваю:

– И как вам здесь, не холодно?

Дочка снова толкается. Места ей мало, что ли.

А он и отвечает:

– Да нормально, раньше было холоднее. Глобальное потепление, знаете ли.

А я говорю:

– А мне холодно. У нас в Крыму сейчас 18 градусов, знаете ли.

– А в Уганде 25.

– Тоже хорошо, да…

Едет он, едет. Мне дочка все про больницу говорит, а я понять не могу, чего это негру нашему женский голос подсказывает: налево поверните, направо поверните, там камеры, тут авария. Я не удержалась уже:

– Начальница ваша?

– Не понял?

– Ну кто вам объясняет, как доехать? Вы же не местный, тяжело, наверное…

– Мама! – Дочь уже истолкалась вся.

Таксист засмеялся и говорит:

– Это навигатор, машина такая.

Ничего не поняла, еду, в окно все смотрю: магазины, кафе, барбишопы непонятные, не по-русски все как-то…

Странно так: вроде и была здесь столько раз, а все по-новому. Как когда на воздушном шаре в первый раз поднимаешься и вроде знаешь, как что выглядит, ан нет, все иначе. Время ведь тоже такой шар. Мы все думаем, что это поезд, который вперед несется, а это шар и есть. Несет тебя все дальше, все выше, и ты с высоты этой уже не разберешь, что там внизу-то и происходит. Чем дальше, тем все мельче кажется, непонятнее как-то. Расплывается, как в том аппаратике, где зрение проверяют. А потом тебя пинком под зад-то и выкидывают. Сначала папу, потом маму, двоюродных-троюродных, соседей… Полпереулка нашего уж нет, стоят дома заколоченные, а собаки с кошками голодные шатаются… Откуда у меня девять кошек-то?

А ведь наркоз третий будет. Каждая операция – чисто парашют, может и не раскрыться. А дальше что? Небо очень черное, земля голубая, а Бога не видно?

Как же мой-то с кошками справится?

– Мам, приехали, говорю! Ты чего выпадаешь?

Смотрю: у подъезда стоим. Таксист наш вышел, дверцу мне открыл, руку подал, вот какой молодец.

Я ему руку жму:

– Передавайте привет братской Уганде.

– Обязательно. А вы Крыму. Обещаете? – Улыбнулся, а зубы такие белые-белые, аж в глазах чего-то защипало.