Журналисты не отдыхают
Шрифт:
– - Пойдем-ка поглядим, что это за стреляющие автомобилисты, -- предложил я.
Трое из убитых были в форме сечевиков, а самый резвый, успевший уйти дальше всех - в полувоенном френче из хорошего сукна. Две пули попали ему в спину, он лежал лицом вниз.
– - Сумели, видимо, драпануть из Рады, -- сказал Андрей и перевернул ногой того, который во френче. Его рожа показалась мне знакомой, но я не помнил, кто это. Наверное, видел какие-то фотографии в Интернете.
– - Тут подошли красногвардейцы. Один из них вгляделся и этого типа.
– - И ведь я его знаю!
– Сказал он.
– Он из этих, руководства самостийников.
Он поглядел на второй труп.
– - И этого знаю. Он главный из стрельцов. Коновалец его фамилия.
– - Повезло нам, -- покачал я головой.
– - А ты что-то о них знаешь?
– - Слышал. Петлюра - самый дельный из их гоп-компании. Остальные в Раде интеллигенты. А этот, который Коновалец - командир сечевиков.
Про себя я добавил, что Судоплатову придется присылать свою взрывающуюся конфетную коробочку кому-нибудь другому*.
(23 мая 1938 года лидер Организации украинских националистов Евгений Коновалец был убит в Роттердаме чекистом Павлом Судоплатовым с помощью бомбы, замаскированной под коробку конфет.)
Вот теперь я настоящий попаданец. Конечно, Петлюру убил не лично я, тем не менее. Остается взять в плен Колчака или Деникина.
Я подошел к пулеметчику.
– - Товарищ, ты сделал очень большое дело для революции, убил очень опасного её врага. Возьми на память. Я протянул ему часы. Не свои, конечно, мне они были и самому нужны. Но вчера, двигаясь за наступавшими красными, мы наткнулись на разграбленный часовой магазин. Возле него лежали два типа уголовного вида. Очевидно, красноармейцы строго выполняли поданный с моей подачи приказ - расстреливать мародеров на месте. В самом магазине лежал хозяин, похоже, зарезанный. Я решив, что хозяину товар не нужен, прихватить несколько часов - именно для награждения отличившихся.
Андрей согласился с тем, что отсутствие наград - большой недочет. Вот и пригодилось. А ведь теперь, возможно не будет не только петлюровщины, но и бандеровщины. ОУН без Коновальца, может, и не раскрутится.
К вечеру националисты сдались. Их главарей - Грушевского и Винниченко и ещё кое-кого арестовали, большинству же набили морды и отпустили.
Разговор с Винниченко вышел интересным. Он и в самом деле оказался типичным интеллигентом, двинутым на светлой идее самостийности, к тому же свято верующим, что "Запад нам поможет". И ведь в самом деле, начал помогать. За выступлением националистов стояли французы. Которым эти деятели пообещали возобновление войны. Причем, в лучших традициях Хлестакова, они заявляли, что едва придя к власти, выставят полумиллионную армию. Откуда они её возьмут, так и осталось неясным. Этим придуркам казалось, что над Киевом взовьется жевто-блакитый прапор, то сразу же толпы народа пойдут добровольцами.
На следующий день я решил прогуляться по Киеву. Это был третий крупный город, в котором я бывал в обоих временах. Питер в центре остался, в общем и целом, таким же. Подавляющее большинство знакомых мне домов находились на своем месте. Москва, в которой я несколько раз бывал по разным делам, была совершенно на себя не похожа, я центре даже с трудом ориентировался. С Киевом дело обстояло серединка на половинку. Крещатик, понятное дело, был совершенно иным - его разнесли во время войны и потом застроили "сталинским ампиром". А многие улицы были точно такими же. Интересно,
Двигаясь вниз по Андреевскому спуску, я подавил в себе дурацкое желание заглянуть к Булгакову. Не знаю, что на меня накатило - потому что ни с Маяковским, ни с Есениным я знакомиться не пытался. Из великих литераторов я был знаком только с Алексеем Толстым - да и то потому что брал у него интервью о работе в Комиссии по расследованию деятельности царского правительства, в которой он трудился. А тут пробило. Но потом подумал - а что я ему скажу? Булгаков ведь ещё вообще ничего не написал и, скорее всего, даже не знает, что станет писателем.
А вот Подол производил очень сильное впечатление. Если закрыть глаза, то казалось, что ты в Германии. Вокруг звучал очень характерный "каркающий" язык. Конечно, это был не немецкий, а идиш. Евреев тут было не много, а очень много. Я как-то привык, что представители этой национальности являются либо коммерсантами, либо людьми творческих профессий, либо революционерами. А вот тут имелись самые разные. Одни были одеты как хасиды, которых я видел в Израиле, но имелись люди обычного рабочего вида, такого же как в Петербурге.
– - Товарищ комиссар!
– Вдруг услышал я голос.
Я обернулся и увидел здоровенного парня я кожаном фартуке который перекуривал возле двухэтажного дома, на котором красовалась вывеска "Скобяные товары. Натанзон и сыновья". Рядом имелась ещё одна: "А.Натанзон. Изготовление ключей и другие слесарные работы". Парень вышел как раз из слесарной мастерской.
Я его узнал. На второй день нашего пребывания в городе, к красногвардейцам присоединился еврейский отряд человек в пятьдесят. То есть, евреи, разумеется, были в наших рядах и до этого, причем немало. Но этот отряд был мононациональным и хорошо вооруженным. Руководил им дядька лет сорока, мне сказали, что он имел отношение к еврейской самообороне пятого года. Большинство же составляла молодежь. Этот парень был вроде как сержантом.
– - Здравствуйте, меня зовут Арон Натансон. Вы тут по делам?
– - Да нет, решил поглядеть город. Не всё же революцией заниматься.
– - А не хотите ли зайти к нам, выпить по рюмочке? Мой отец очень рад будет с вами познакомиться.
Почему бы и не выпить? Тем более, с питерскими евреями я много общался. Но... Они были в значительной степени ассимилированными. Кое-кто даже идиш не знал. А тут они, так сказать в естественной среде обитания.
Мы прошли в гостиную, обставленную без особых затей. Вскоре откуда-то, видимо, из лавки появился хозяин, выглядевший более соответствовавший традиционным представлениям. Правда, одет он был не лапсердак, а в обычный пиджак.
– - Папа, познакомьтесь, это комиссар, тот который прибыл на бронепоезде.
– - Очень рад, Самуил Мершевич.
– - Сергей Коньков.
– - А по отчеству?
– - Так я ещё молодой.
– - Послушайте старого человека. Вы - большой начальник и уважаемый человек. А значит, вас звать должны, как положено. Люди ведь не зря придумали отчества.
– - Тогда Сергей Алексеевич.
И ведь мужик-то прав, подумал я. Я-то общался, в основном, с журналистами и революционерами. У них по именам обращаться принято. Но теперь-то мы выходим на новый уровень. А в народе к этому относятся очень серьезно.