Журналюга
Шрифт:
Когда Лидия Львовна проходила между рядами (она следила за тем, как ученики записывают английский текст под диктовку), многие парни невольно поворачивали голову вслед за ней. И пожирали глазами ее аккуратную, аппетитную попку, обтянутую гладкой тканью.
Паша тоже не удержался, скосил глаза, посмотрел, и тут же получил болезненный толчок в бок от соседки по парте. «Не крути головой, Матвеев, отвалится!» — прошипела Катя Мелумян. И, презрительно фыркнув, отвернулась от него. «Ну надо же, какие здесь бушуют страсти! Прямо-таки шекспировские!» — подумал Паша.
«Интересно, что делает такая молодая и эффектная женщина в этой самой обыкновенной средней школе? — размышлял он чуть позже. —
Единственной девочкой в классе, как заметил Паша, которая относился к Лидии Львовне с явной симпатией, была Майя Киселева. Она во всем старалась подражать красивой учительнице, невольно (или же, наоборот, специально) копировала ее жесты, интонацию, манеру ходить, говорить. Даже чуть-чуть наклонять голову при разговоре — отчего прядь светло-каштановых волос спадала на изумительно белый лоб девочки…
Скорее всего, Майя училась быть такой же желанно-недоступной, как Лидия Львовна, и так же легко и быстро пленять мужчин. Она инстинктивно понимала, что это лучший пример «настоящей женственности», который она сможет получить для себя. Некий идеал, к которому ей нужно стремиться. Красивые женщины, подумал Паша всегда тянулись друг к другу, копируют друг друга, перенимают манеры, жесты, походку…
Ох, права была Фаина Раневская, когда в одном из старых советских фильмов произнесла бессмертную фразу: «Красота — страшная сила!»
Кстати, о красоте и первой любви.
Паша сам когда-то испытал подобное чувство, причем довольно сильное. В восьмом классе к ним в школу пришла новая девочка — Надя Ерёмина, и он в нее отчаянно влюбился. Втрескался, что называется, по уши. Наденька не была, строго говоря, идеальной красавицей, но что-то в ней такое определенно было…
Паша (тогда — просто Пашка Мальцев) очень страдал от неразделенного чувства — Наденька оказалась к нему абсолютно равнодушна. Все его попытки завязать с ней более тесные отношения (хотя бы на уровне простой дружбы), оканчивались ничем. Обидно было ужасно! Ему не удалось даже пригласить ее в кино на только что вышедший новый советский фильм «Отроки во Вселенной». Он отстоял
— Да какой же он детский? — возразил влюбленный Пашка. — Это же фантастика! Представь себе: космос! Чужая раса! Инопланетяне!
— Для меня это скучно, я люблю фильмы про отношения, про любовь, — протянула девочка.
Пришлось Пашке пойти одному. Одна была радость — второй билет ему удалось загнать с рук по двойной цене (за целый рубль!). Так что фильм он, посмотрел, считай, бесплатно.
Через год, уже в девятом классе, Пашка перешел в другую школу — родители наконец получили новую квартиру, надо было переводиться (до старой ехать оказалось слишком далеко). И любовь к капризной Наденьке как-то постепенно прошла сама собой. Даже следа не осталось… Позже, еще через десять лет, Павел случайно встретил в троллейбусе предмет своего школьного обожания и почти не узнал Наденьку — так она изменилась. Очень располнела, обабилась и стала самой обыкновенной толстой теткой неопределенного возраста. Павел посмотрел на Наденьку, и ничто в его груди даже не дрогнуло. И ничего нигде не шевельнулось… А ведь раньше его сердце учащенно билось лишь при одной мысли о ней. Так прошла его первая школьная любовь. Наверное, это было даже хорошо, что быстро и относительно безболезненно. Правильно умные люди говорят: первая любовь — как корь, и ею нужно переболеть в детстве.
Результатами своего первого дня в школе Паша в общем и целом остался доволен: получил две хорошие оценки («четыре» по литературе и «пять» по инглишу), дневник теперь не стыдно показать родителям, более-менее освоился в новой обстановке, а главное — никак и ничем не выдал себя. Никто из его одноклассников и учителей не понял, что перед ними — не Пашка Матвеев, которого они знают как облупленного, а совершено другой человек. Так и нужно держать.
После уроков вместе пошли домой — Вовка и Сашка жили по соседству, по пути разговор зашел о последних фильмах.
— А я вот «Дознание пилота Пиркса» посмотрел, — похвастался Сашка.
— Но он же у нас еще не шел? — удивился Вовка.
— Так я летом, на каникулах, когда у бабушки в Ленинграде гостил, — ответил Сашка, — там почему-то раньше, чем у нас, новые фильмы показывают. Классная картина! Далекое будущее, путешествие к Сатурну, свихнувшийся робот-андроид, опасная ситуация на космическом корабле… Хотите, содержание перескажу?
Сашка, как и многие советские мальчишки, был немного повёрнут на космосе и обожал научную фантастику.
— Нет, я потом сам посмотрю, — покачал головой Вовка, — а то неинтересно будет.
— А я сюжет знаю, — пожал плечами Паша.
— Откуда? — удивился Сашка. — Фильм же в Москве еще не шел. Гонишь, небось?
— Я книжку читал, — невозмутимо ответил Паша. — Это же Станислав Лем, так? Рассказ «Дознание» из цикла про пилота Пиркса, верно? Лем — хороший фантаст, у него много отличных произведений…
— А где ты ее взял? — удивился Сашка. — В какой библиотеке? В нашей районной точно нет, я уже спрашивал.
— В Центральной библиотеке для детей и юношества, — соврал Паша.
На самом деле книжка имелась у него дома (в той, другой его жизни). Он, как и Сашка, обжал фантастику и собрал весьма приличную библиотеку, несколько сот томов. Начал еще в советские годы, когда учился в МГУ, потом постоянно ее пополнял. Своею гордостью Паша считал серию «Библиотека современной фантастики» в двадцати пяти томах. Она выходила в СССР в течение двенадцати лет (а потом были дополнительные тома) и считалась жутко дефицитной.