Жут
Шрифт:
И повернувшись к человеку, который его привел, я добавил:
– Почему вы показывали на вершину скалы, когда мы выбрались из штольни?
– Потому что там, наверху, что-то случилось, – ответил он. – Похоже, сторожевая башня рухнула; ее теперь не видно. Мы долго ждали вас, потом наверху раздался ужасный грохот. Мы увидели, как в небо взметнулись пыль, камни, огонь. Некоторые из нас побежали вдоль реки туда, где открывается вид на башню. Вернувшись, они сказали, что башня исчезла.
– Она, наверное, обрушилась, а с ней и шахта. Жут поместил там мину
– Значит, теперь нельзя увидеть, что скрывалось в недрах горы?
– Нет, этой возможности Жут нас не лишил. Засыпана лишь шахта, но внутрь можно проникнуть и через штольню. Так, очень легко попасть в камеры мучеников, где Жут пытал своих жертв.
Понемногу «самые почтенные жители деревни» вновь собрались здесь.
Как хотелось бы заглянуть в душу Жуту! Его лицо не дрогнуло ни единой чертой; даже кончики усов его не дергались. Он подражал поведению жука, который близ врагов притворяется мертвым. Жук действует так лишь от смертельного испуга; человек поступает так отчасти из стыда, а это давало надежду, что Жут, может быть, не такой скверный негодяй, как нам думалось прежде. Впрочем, смыкать глаза его заставляло вовсе не подлинное чувство стыда или чести.
Мужчины обступили Жута и принялись рассматривать. Почтенный старец спросил:
– Что с ним? Он не шевелится, и глаза у него закрыты. С ним что-то случилось?
– Нет, нет! – быстро ответил Халеф. – Ему стыдно.
Даже эти громко и насмешливо произнесенные слова не оживили черты его лица.
– Ему стыдно? Этого не может быть! Стыдно тому, кто совершил что-нибудь нелепое, смешное. Деяния этого человека не смешны, а ужасны. Дьявол не знает стыда. Он пробрался сюда и долгие годы морочил нам голову. Пусть же последние дни и часы его жизни станут для него преддверием ада. Господин, ты сорвал с него маску; так определи его судьбу.
В этот момент к нам подошел старейшина и промолвил:
– Ты позволишь дать мне ответ? Конечно, ты говорил, что я получил свою должность, потому что никто не хотел этой обузы; мы не станем спорить, верно это или нет, но мне надо исполнять свой долг. Лишь я один и никто иной решу, что случится с Кара-Нирваном. Кто оспаривает это, тот попирает закон.
– Твои слова звучат хорошо, – молвил старик. – Но нужно посмотреть, доволен ли будет этим эфенди.
– Я буду доволен, если старейшина поступит по законам, на которые опирается, – ответил я.
– Я буду действовать точно по ним, – заверил тот.
– Что ж, послушаем, что ты решил!
– Сперва развяжите перса.
– Вот как! Почему?
– Потому что в деревне он – самый богатый и знатный человек; к такому обращению он не привык.
– Такое обращение полагается ему, как разбойнику и убийце, а не как самому видному жителю Руговы!
– Он пока еще не признался в том, что сделал все, в чем ты его обвиняешь.
– Нет? В самом деле, нет?
– Нет, ведь то, что вы встретили его в шахте, еще ничего не доказывает.
– Но здесь стоят три свидетеля, трое мужчин, которые клянутся, что он заточил их в темницу!
– Если они принесут клятву, его вина будет доказана; но я – простой старейшина и не могу принять у них клятву. До тех пор перса следует считать невиновным, и я требую, чтобы его развязали.
– Кто и когда примет клятву, мне все равно. Я убежден в его вине. Разумеется, ты, как старейшина, отвечаешь за все, что творится в твоей области. Если ты не знаешь, кто тут виновен, то я сам тебя свяжу и доставлю к мутессарифу в Призренди.
– Господин! – испуганно воскликнул он.
– Да, я так и сделаю! Я хочу покарать за совершенные преступления, а если ты отказываешься взяться за этого виновного человека, то, значит, ты заодно с ним и заслуживаешь такого же обращения, как его сообщники и укрыватели. Ты уже заметил, что мы не любим шутить. Поберегись, а то заподозрю неладное!
Он смутился, ведь я, пожалуй, попал в точку. Даже если он не был пособником Жута, то все равно считал, что больше пользы будет, если он окажется на стороне богатого перса. От меня, чужака, ему вообще нечего было ждать награды. Моя угроза подействовала; он спросил довольно обескураженным тоном:
– Ну, что ты требуешь? Что должно произойти?
– Я требую, чтобы тотчас отправили гонца в Призренди; он сообщит, что Жут пойман. Там квартируют драгуны падишаха. Пусть мутессариф поскорее пришлет офицера с командой, чтобы забрать арестованного и его здешних пособников. Следствие будет вестись в Призренди.
– Как же ты додумался, что у Жута здесь есть пособники?
– Я подозреваю, что это именно так; я даже подозреваю, что ты принадлежишь к их числу, и я еще выясню это.
– Господин, я строжайшим образом запрещаю тебе подобные оскорбления! Как вообще ты намерен искать пособников?
– Ты сам должен это знать, ведь ты представляешь высшую полицейскую власть в Ругове. Если ты задаешь подобный вопрос, это лишь доказывает, что у тебя нет способностей, чтобы справедливо и со знанием дела исполнять свой долг. Это я тоже доложу мутессарифу. Если деревенский старейшина не справляется со своими обязанностями, если он защищает и опекает виновного вместо того, чтобы обвинять его, то пусть он не удивляется, что я не желаю ему повиноваться. Итак, я требую надежного вестового. Если тот поспешит, то через пять или шесть часов будет в Призренди. Тогда драгуны могут ночью войти в деревню.
– Так не пойдет.
– Почему нет?
– Запрещено посылать гонца. Я выберу среди здешних жителей нескольких помощников; они доставят Кара-Нирвана и рапорт о случившемся в Призренди.
– Так! Прелестно! Твой рапорт они вернут тебе очень быстро.
– Как это? Почему?
– Потому что Жут сбежит от них или, скорее, потому что они сами отпустят его. Нет, мой дорогой, так дело не пойдет. Твои тайные мысли написаны у тебя на лице. Пошлем гонца, а до тех пор, пока не явятся драгуны, Жут пребудет под очень надежной охраной.