Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
В следующее воскресенье Леопольдина пришла в Вальронс. Там же был и Луи Дювиль. Леопольдина не была той девочкой, которых можно назвать «маленькими женщинами». Никаких претензий, никакого самомнения, никакой зависти к другим. Она обожала своих родителей и была счастлива в их обветшалом доме с большими деревьями вокруг, в тени которых росли папоротники. Приятели свистом вызывали ее на улицу, и она через окно вылезала из дома и возвращалась в свою просторную комнату, где почти не было мебели. Она любила, напевая, танцевать перед зеркалами, прислоненными к стенам, и, танцуя, ела с кончика ножа кусочки сыра, фрукты или репу. Темноволосая, с широко расставленными глазами, Леопольдина напоминала кролика или фею. Лишенная
Итак, Луи Дювиль весьма заинтересовался этой Леопольдиной, на которую обратил свое благосклонное внимание г-н Зарагир. Именно из-за этой девочки Луи и задержался в Вальронсе в то воскресенье. Он был на крыльце, когда она пришла под ручку с одним из своих двоюродных братьев. Он сделал шаг, чтобы поздороваться с ней, и она протянула ему красивую, длинную свою ладошку. Он подержал ее в своей руке, не сжимая.
— Ну вот, наконец я вас вижу, — сказал он. — Я не знаком с вами, но слышал, как вы поете.
— О! Пою, пою, — отвечала она.
— Да, и вас слушают с большим удовольствием.
Смутившись, она повернулась к кузену, сказала ему: «Пошли», и они вошли в дом.
Чувство движет нами, отражается на нашем лице и придает ему выражение, независимо от нашего намерения. Леопольдина никогда прежде не любила. Но тут она переменилась и, поскольку была совершенно неопытна, друзья это заметили. За полдником она не смеялась, как обычно, не спускала с Луи взгляда, полного печальной застенчивости. Она видела его лицо в три четверти. Он улыбался, когда чистил груши для других девочек, и она от этого страдала. Как могла она, бедная, простая девочка, без затейливой прически и по заказу сшитого платья, привлечь внимание красавца-мужчины тридцати пяти лет, богатого, элегантного, рассеянного и привыкшего к жадному вниманию женщин? И вот любовь уже лишила ее детства, приятелей, красот природы. Не будет она больше лазить по деревьям, выпрыгивать из окна, танцевать перед зеркалами, а будет гулять по глухим тропинкам, пиная ногой камушки. «Мне осталась только рыбалка с удочкой. Я одна, совсем одна», — мысленно говорила она себе.
После полдника Луи Дювиль подошел к ней и спросил, что слышно от братьев.
— Братья? Колдуны они, вот что. Играют в карты, льют тушь в вино, чтобы познать вкус черного, зарабатывают на том, что пугают людей, а их жены ничего не едят, чтобы пролезть повсюду, куда и представить себе нельзя. Представляете, куда и представить себе нельзя, смешно, правда?
— Да, смешно. Скажите, а петь вы сегодня будете?
— Петь? Сейчас? Нет, уже поздно, и я не могу задерживать друзей, которые должны проводить меня домой.
Он хотел было настоять, но тут все встали, начали расходиться, и ему удалось только спросить, скоро ли она придет в следующий раз.
— Госпожа Дювиль обещала пригласить меня, когда приедет господин Зарагир, а он, кажется, скоро приедет. Вы будете здесь?
— Может быть, — ответил он, после чего она ушла.
На следующий день г-н Зарагир сообщил Дювилям о своем скором приезде.
— Мне надо заняться нашими делами в северных департаментах, — сказал Луи Дювиль отцу. Он испытывал нечто похожее на ревность и уехал из Вальронса за несколько минут до приезда туда г-на Зарагира. Душа его была полна мечтаний, и ему не хотелось ничем заниматься.
В Париже он остановился у г-жи Зарагир, которая в тот момент, когда он вошел, вместе с мадам Даже давала очень точные указания малярам и обойщикам.
— Уходите, уходите, отвернитесь, закройте глаза, не высматривайте мои секреты, — весело закричала она, едва завидев его.
Не успел он и двух шагов сделать, как она выпроводила его в прихожую.
— Я лишь проездом в Париже, — сказал он, — у меня дела в северных департаментах и я приехал…
— Просить меня сопровождать вас? — с беспокойством спросила она.
— Есть люди, которых приглашают только тогда, когда уверены, что они не смогут принять приглашение.
— Вы не решитесь отказать мне в этом, — сказал он.
На что она воскликнула:
— Дорогуша, я готовлю наше жилище, а ты хочешь, чтобы я бросила все эти работы, руководить которыми могу только я? Разве я для себя все это делаю? Нет, это для тебя, для нас двоих. И потом, что я буду делать там, на севере? Дорогой мой, ты не эгоист, ты просто не подумал.
Погода была теплая, небо голубое, и они пошли посидеть в садике. Луи Дювиль послушал болтовню дам, ему стало скучно, и г-жа Зарагир подумала, что он загрустил.
— Да нет же, просто вы обе очень заняты, я не хочу вам мешать. До свидания, мои милые и прекрасные дамы, я поистине достоин жалости, — сказал он, удаляясь.
Оставшись одни, подруги молча переглянулись.
— Вот видишь, я его избаловала, — пояснила г-жа Зарагир. — Он привык, чтобы я подчинялась любому его капризу. А мне вовсе не хочется скучать и ждать его там в гостиничных номерах. У доброты есть пределы, в отличие от мужского эгоизма. Я обустраиваюсь, мне это интересно, он должен понимать.
— Осторожность требует, чтобы женщина шла на жертвы ради мужчины, которым она дорожит, особенно если этот мужчина не является ее мужем, — ответила г-жа Даже.
— На жертвы? Ничего себе! Ты забываешь, что я пожертвовала для него всем.
— Запомни, дорогая, что любовь дает лишь временные гарантии. Имея дело с мужчиной, нужно, в первую очередь, добиться, чтобы он был способен испытывать угрызения совести и жалость. Это, возможно, не помешает ему вам изменять, но зато создаст достаточно серьезные помехи, которые заставят его задумываться, и чаще всего помешают ему бросить вас. Тогда честь будет спасена, а это самое главное. Поверь мне: ничего не потерять — это уже победа.
Осенние краски сельских пейзажей за стеклом автомобиля перенесли Луи Дювиля в Вальронс, и он мысленно увидел грациозную Леопольдину. Придет ли она сегодня вечером в Вальронс и станет ли г-н Зарагир предлагать ей удочерить ее? Устоит ли она против соблазна стать любимой внучкой добрейшего из дедушек? Нет, она не устоит и родители сами подтолкнут ее принять столь лестное предложение. «Увы, — подумал он, — она слишком молода для меня». Он завидовал г-ну Зарагиру, завидовал тому, что тот может интересоваться ею, не вызывая кривотолков. И собственный возраст, в котором он нисколько не был виноват, вдруг показался ему худшим, самым непростительным грехом. А тут еще г-жа Зарагир, сковавшая его свободу. Она уже одним только своим существованием воздвигала стену перед его будущим, да еще заявляла о каких-то своих правах, выдвигала какие-то требования. Люди несчастные упорно пытаются мысленно переделать то прошлое, последствия которого они переживают. Луи Дювиль попытался представить себе, как складывалась бы его теперешняя жизнь, если бы он не захотел тогда отомстить г-ну Зарагиру. Возможно, у него точно так же возникла какая-нибудь невозможная любовь, только думал бы он о ней как-то иначе. А г-жа Зарагир, которая по его вине обосновывалась в Париже, обосновалась ради него и навсегда, эта прекрасная дама настолько трогательная, что порой он любил ее без любви, жила бы сейчас в Южной Америке со своим мужем.