Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

де Вильморен Луиза

Нашим дамам только это и требовалось. Они поднялись в свои комнаты переодеться и, не желая быть застигнутыми одна другой, заперлись на ключ, чтобы отрепетировать перед зеркалом позы и выражения лиц, способные, на их взгляд, добавить им привлекательности.

Опасаясь, что веселость Маризы соблазнит Петера фон Эля, г-жа Валь-Дидье вошла в гостиную смеясь, тогда как г-жа Лежан, боясь, как бы серьезность Катерины не обольстила молодого человека, появилась на пороге серьезная и неприступная. Каждая, таким образом, была карикатурой на другую.

Петер

фон Эль с восхищением смотрел на обеих. В его спокойствии чудилась какая-то мягкость, в его медлительности — затаенная печаль, что-то подсказывало, что ему знакомы и рассудительность терпения, и безысходность покорности судьбе. Он любил природу, охоту, музыку и литературу, за ужином он так проникновенно говорил о поэзии, что дамы, казалось, искренне ею заинтересовались. Он обращался поочередно то к Катерине, то к Маризе, приводил имена, которые ни о чем им не говорили, и, не зная что ответить, они молча внимали, стараясь удержать его взгляд.

После тридцати лет мужчина, который нравится, не прилагая усилий, знает об этом и привыкает нравиться. Таков был и Петер фон Эль, но ему мысль выступить в роли соблазнителя и в голову не приходила. Кокетство ему было чуждо, а его природа и нрав не позволяли ему обращать внимания на чувства, которые он вызывал в женщинах. Он воспитывался в обществе, воплощением наилучших манер которого являлся, и его галантность могла легко заставить женщину, привыкшую к манерам иного круга, потерять голову.

Кофе подали в сад. Г-жа Валь-Дидье задумчиво произнесла:

— Как много звезд! Они полны тайны! Господи, как мы ничтожны! Кто мы? Куда идем?

— Мы здесь, и нам хорошо, — ответила г-жа Лежан. — Тепло, погода чудесная, мы переживаем восхитительные минуты. Не будем загадывать. Что за радость в этих риторических вопросах?

— Главное — уметь чувствовать, — сказал Петер фон Эль.

Они немного прогулялись вокруг дома и рано разошлись по комнатам. Г-жа Валь-Дидье по дороге к себе задержалась у Маризы Лежан, и там, готовясь ко сну, они принялись болтать.

— Ужин прошел отлично, не правда ли? — сказала г-жа Валь-Дидье.

— Да, превосходно, и что же ты о нем думаешь?

— О ком о нем? А-а, ты имеешь в виду нашего хозяина? Я пока не успела составить определенного мнения.

— Любопытно, — ответила Мариза Лежан, — держу пари: все наоборот. Он так смотрел на тебя, и я заметила, ты не опускала глаз. Мне даже неудобно стало.

— О, прошу тебя, ты что-то путаешь. Возможно, он очень мил, но меня он совершенно не интересует, уверяю тебя.

— Да, Катерина, он нисколько не интересует тебя, но, если не ошибаюсь, ты влюбилась в него с первого взгляда.

— Я? Влюбилась с первого взгляда? Ты с ума сошла! Это ты глаз с него не спускала. Просто пожирала глазами.

— Я? Пожирала глазами? Нет! Катерина, как ты можешь? Если хочешь знать, что я думаю, я скажу: во-первых, ему нравишься ты и, во-вторых, я чувствовала себя третьей лишней.

— Ты, третьей лишней? Наоборот, это мне время от времени хотелось оставить вас наедине. Существуют верные признаки: взгляды, которыми вы обменивались, ножом можно было резать. Зачем отпираться, Мариза? Ты обычно такая искренняя, — сказала г-жа Валь-Дидье и добавила: — Совершенно бессмысленный к тому же разговор — он любит мертвую, вот и все.

— Да, женщину, которая мертва, но красивая женщина могла бы заставить его забыть о ней. Однако уже поздно, спокойной ночи, пора спать, — заключила г-жа Лежан.

С той поры обе подруги непрерывно поддразнивали друг друга, приписывая одна другой надежды и чувства, в которых не желали признаваться, но которые каждая питала в отношении Петера.

На следующее после этого разговора утро, когда они еще оставались каждая у себя в комнате, под окнами проехал на лошади Петер фон Эль.

Заслышав его голос, они выбежали на балкон, откуда увидели, как он медленно удаляется, потом переходит на рысь и наконец галопом скачет по лугу. Эта картина очень понравилась обеим, и Катерина сказала перед обедом Петеру фон Элю, что видела его утром и позавидовала. «Я так люблю лошадей, — сообщила она.

— Да ну? Давайте ездить вместе. Моя бабка тоже обожает лошадей. Нам повезло, у нас три лошади! — ответил он.

— Мне-то не очень повезло, поскольку, увы, я не смогу воспользоваться вашим предложением.

— Но почему?

— Я не захватила с собой необходимых для верховой поездки вещей. Ни сапог, ни брюк, ни…

— Бабушка, как вы понимаете, ездит с дамским седлом, но у нее тридцать шесть амазонок, некоторые еще времен ее юности. Чудо как хороши. Я сейчас велю принести.

Принесли костюмы. Катерина зашла за ширму, переоделась в одну из амазонок, показалась, вновь скрылась, и так появлялась пять или шесть раз подряд, хорошея с каждым новым костюмом.

Петер фон Эль зааплодировал ей.

— Теперь ваш черед, — сказал он Маризе Лежан.

— Мой? О нет! Я ведь не умею ездить верхом. Так что зачем?

Она мучилась весь вечер, глядя на Петера фон Эля и г-жу Дидье, скачущих верхом и пропадающих в густой траве нормандских лугов, прежде так радовавших глаз. Петер и Катерина покинули ее, сбежали; теперь они разговаривают наедине, и Мариза, раньше лишь пожимавшая плечами при слове «меланхолия», с удивлением услышала собственный голос, прошептавший: «Больше они в лес не поедут…»

Когда раскрасневшись на ветру, они с тем победным видом, который почти всегда отличает вернувшихся с прогулки на лошадях, приехали домой, она обратилась к Петеру фон Элю с просьбой дать ей несколько уроков верховой езды. Он не смог уклониться, и пришел черед г-жи Валь-Дидье ревновать и страдать: уроки стали для нее пыткой, и она страшно сердилась на подругу за то внимание, которое Петер вынужден был ей оказывать. Прикрываясь невинной маской отличного настроения, они глаз друг с друга не спускали.