Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
— Хм, передохнуть, передохнуть, я выбрала это слово из деликатности… Ну, ты меня понимаешь?..
— Я понимаю, что ты считаешь в порядке вещей оставаться здесь и наслаждаться жизнью, пока я одна отправлюсь в Канны готовиться к вашему приезду. Нет, в самом деле, я не согласна.
— Катерина совершенно права, — вскричал Петер фон Эль. — Мы поедем вместе на машине моей бабушки. Согласны, Катерина? А вы, Мариза?
— Вы знаете, отсюда до Канн ехать очень долго, — заметила та.
— Ну и прекрасно, — ответил он, и тремя днями позже они приехали на юг.
Г-жа Валь-Дидье, чтобы не заставлять своих гостей
— Как вы меня испугали! Это вы? — прошептала она. — Я решила, что забрался грабитель. Уже поздно. Что вы делали внизу?
— Прогуливался по саду. Размышлял. Встречал зарю. Ожидал, наверное, увидеть другое небо.
— Другое небо? Зачем? Вы же знаете, небо везде одинаковое.
— Я спрашиваю себя порой, не вредят ли грустные мысли той, о ком думаешь?
— Вредят, и ей, и вам. Грустить бесполезно, это ничего не решает. Грусть — это яд, вредный микроб, который напрасно культивируют, это заразная болезнь, кривое зеркало, которое нужно поскорее разбить. Случалось ли вам грустить с пользой? Мне нет. Мы пришли в этот мир, чтобы быть счастливыми, не правда ли? Так давайте пользоваться жизнью. На нашей планете много серьезных вещей и случаются счастливые моменты. Их украдкой посылает нам в подарок сама жизнь, и их нужно принимать, никому не причиняя вреда. Можно тайком перейти границу, забыть обо всем, так интересней путешествовать: ты вроде бы здесь, а вроде бы тебя и нет, ты больше никто или, вернее, ты слепок кого-то другого. Да, верность — это прекрасно, но не распускайте ее, а то она умудрится обвинить вас во всех смертных грехах за то только, что вы залюбовались розой.
— Верность не обращает внимания на розы.
— Тогда ясно, почему происходят измены! Погода чудесная, мы находимся в замечательном месте, мы живем у очаровательной дамы, мы…
— Это вы — очаровательная, поэтому так говорите со мной. Вы добры, красивы и к тому же так непосредственны. Чего еще можно желать? Мариза, я обожаю вас! Правда, вы ведь верите мне? Почему вы так смотрите, будто сомневаетесь?
Глаза Петера приняли совершенно незнакомое Маризе выражение: в них появились истома, умиление, нежность. Петер слишком много выпил, а она приняла опьянение за чувственное волнение.
— Я расхотела спать, теперь не засну. Что мы стоим на лестнице и шепчемся? — спросила она.
— Вы расхотели спать, а я и не хотел.
— Тогда, может быть, спустимся в сад?
Они спустились в гостиную, и Мариза остановилась перед подносом, уставленным бутылками.
— Отличная идея! Умираю от жажды, — заявил Петер.
Он наполнил два стакана, один протянул Маризе, свой выпил одним глотком, налил еще, потом последовал за ней в сад, где они и расположились в шезлонгах, которые Мариза подвинула поближе друг к другу.
— Ни ночь, ни день, такой неопределенный свет, наверное, должен быть в лимбе, — сказал он.
— Что вы сказали? — спросила г-жа Лежан — он так тихо говорил, что она не расслышала и придвинулась совсем близко к губам Петера фон Эля. Их щеки, плечи, руки соприкоснулись. Они замолчали, закрыли глаза, нежно обнялись.
На следующее утро г-жа Лежан, окрыленная одержанной победой, зашла к г-же Валь-Дидье узнать, хорошо ли та спала.
— Замечательно, а ты, дорогая? — ответила Катерина.
— Я? Да я глаз не сомкнула.
— Обидно. Бессонница, вот мука.
— Бессонница? Мука? Да нет. Совсем не то. Представляешь… — начала она, и г-жа Валь-Дидье, сначала с любопытством, потом с досадой, выслушала рассказ о часах, проведенных Маризой с Петером фон Элем. Однако ей удалось справиться с собой и изобразить хорошее настроение:
— Это должно было произойти, — заявила она. — Я была совершенно уверена. Что я тебе говорила? Все так и получилось. Он любит тебя? Что ж, тем лучше для него и для тебя. Тебе он будет обязан своим спасением. Представляешь, он будет обязан тебе жизнью! Дорогая, я так рада, так рада за вас обоих.
— Правда?
— Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты не осмелишься сомневаться во мне?
Вошла горничная со свежим бельем. Подруги переглянулись, произнеся еле слышное «т-с-с!», и Мариза ушла. Разойдясь по комнатам, задумавшись каждая о своем, они занялись туалетом и часом позже спустились в гостиную, обнаружив там Петера фон Эля, который, опустив голову, мерил шагами комнату.
— Петер, да что с вами? Какое мрачное выражение лица! — вскричала г-жа Валь-Дидье.
— Слишком много виски, слишком много всего…
Мариза фамильярно взяла его под руку, потом, поднявшись на цыпочки, прошептала что-то на ухо. Хотела о чем-то напомнить? Или подбодрить, или продемонстрировать Катерине полученные, по ее мнению, права на него? Неизвестно, но все заставляет думать, что ее нескромные и фамильярные манеры явно не пришлись по вкусу Петеру фон Элю. Он избегал ее взгляда, высвободился, провел рукой по лбу и сказал: «Какая жара!»
Равнодушный вид, отсутствие планов являются выражением как крайней усталости, так и невыносимой печали. Г-жа Валь-Дидье испытывала невыносимую печаль, и вид у нее был расстроенный и усталый:
— Да уж, жара, — сказала она. — Что будем делать? Останемся дома? Выйдем прогуляться? Хотите пройтись?
Петер кивнул, и, едва они успели выйти, как г-жа Лежан снова взяла его под руку. Он не осмелился оттолкнуть ее. Катерина сделала вид, что ничего не замечает, и они направились в город, где, пройдясь по магазинам и накупив газет, уселись на террасе приморского кафе. Мариза рассеянно заглянула в газету, прочла дату и подскочила:
— Вот это да! Еще немного, и я забыла бы про день рождения сестры. Нужно послать ей поздравительную телеграмму, — произнесла она, вставая и, поскольку Петер тоже поднялся с места, протянула к нему руки, уперлась ладонями в его грудь и сказала: — Нет, нет, сидите, прошу вас, не оставляйте Катерину в одиночестве ждать нас.