Жюстина, или Несчастья добродетели

де Сад Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа

— Сударь, если вы не хотите сношать мальчишку, которого сейчас ласкаете, будьте добры подойти сюда и содомируйте вашу супругу я попрошу племянника прочистить вам задницу, вас будут целовать два ганимеда, а я с помощью двух других начну хирургическую операцию на нашей прекрасной Жюстине.

Д'Эстерваль, который всего лишь потискивал и поцеловывал зад юноши, подошел к хозяину, держа в руках вздыбленное свое копье и с ходу насадил на него прелестную задницу Доротеи. Брессак, пылавший страстью к седалищу д'Эстерваля, также оставил своего педераста, чтобы совокупиться с кузеном. Их окружили ганимеды, прижимаясь к ним то задом, то передом, в то время как Жернанд, оглядев живописную группу похотливым взором, приступил к главному.

— Нарцисс, — обратился он к одному из юношей, оставшемуся рядом, — это новая горничная

графини; я должен испытать ее:принеси мои ланцеты.

Нарцисс немедленно выполнил распоряжение. Жюстина задрожала, все засмеялись над ее испугом.

— Поставь ее как следует, Зефир, — приказал Жернанд другому педерасту.

И очаровательный мальчик, приблизившись к Жюстине, произнес с милой улыбкой:

— Не бойтесь, мадемуазель, эта операция принесет вам только пользу; встаньте так, как я вам покажу.

Надо было слегка опереться коленями на край табурета, стоявшего посреди комнаты, и подняв руки, просунуть их в петли из черного крепа, свисавшие с потолка.

Как только она приняла эту позу, граф подошел к ней с ланцетом наготове. Он дышал с трудом, глаза его сверкали, искаженное лицо излучало кровожадность. Он ощупал ее руки и в мгновение ока, неуловимым движением сделал по надрезу на каждой. Крик вырвался из ее будто обожженной груди, одновременно раздались два-три коротких ругательства; увидев кровь, злодей присел рядом с группой Доротеи. Нарцисс опустился на колени и стал сосать ему член, а Зефир, вставши ногами на спинку кресла хозяина, вставил ему в рот тот же предмет, который ласкал у графа первый наперсник. Жернанд обхватил руками бедра Зефира, крепко прижал его к себе и отрывался только затем, чтобы бросать время от времени похотливые взгляды то на несчастную девушку, то на сплетенные тела, которые заливала ее кровь. Скоро она почувствовала страшную слабость.

— Господин, господин! — взмолилась она. — Сжальтесь надо мной, я умираю…

Она действительно закрыла глаза и пошатнулась; она бы упала, если бы ее не держали ленты; ее руки обвисли, голова склонилась на плечо; струйки крови, потревоженные этим движением, забрызгали ей лицо. Граф пришел в исступление; он встал, овладел задницей племянника, залитой кровью Жюстины, и кончил туда; в тот же момент жертва потеряла сознание. Восхищенный этим зрелищем, д'Эстерваль наполнил семенем потроха своей жены, которая в это время, прижавшись влагалищем к ягодицам одного из педерастов и сношая его клитором, тоже забрызгала ему зад своим семенем. Наконец Жюстину развязали и унесли; наши либертены, истощив силы, отправились отдыхать в сад.

Читателю уже известно, каким образом переживали пароксизм наслаждения гости замка, и мы не станем на этом останавливаться, но попросим несколько минут внимания, чтобы описать, что испытывал при этом Жернанд. Целых пятнадцать минут сластолюбец пребывал в экстазе, и в каком экстазе! Он бился будто эпилептик, его жуткие вопли, его страшные богохульства были слышны, наверное, на расстоянии лье, он крушил все, что попадет под руку, его состояние было ужасно.

Теперь на два дня оставим в покое веселую компанию. Единственное, что должно нас интересовать, — устройство Жюстины в новом качестве служанки графини.

Именно по прошествии этого времени Жернанд вызвал ее для беседы в тот самый салон, где принял в первый раз гостей; она была еще слаба, но чувствовала себя довольно сносно.

— Дитя мое, — начал он, позволив ей присесть, — я не буду очень часто подвергать вас позавчерашней операции: она вас быстро истощит, а вы нужны мне для другой цели; мне было необходимо познакомить вас с моими вкусами и показать, какой смертью вы умрете в этом доме, если предадите меня… если только вы соблазнитесь уговорами женщины, к которой будете приставлены. Эта женщина, как я уже говорил, — моя жена, и это звание — самое для нее плачевное, так как вынуждает ее ежедневно подвергаться моим необычным страстям, которые вы испытали на себе. Кстати, не думайте, будто я обращаюсь с ней таким образом из мести, из презрения или ненависти: все дело здесь в моих страстях. Удовольствие, которое я получаю, проливая кровь этого создания, ни с чем не сравнимо, это высшая радость моего сердца, и я никогда не развлекался с ней иным способом. Вот уже три года, как она прикована ко мне и регулярно, каждые четыре дня, подвергается такой операции. Ее юный возраст (ей

только двадцать лет), заботы, которыми она окружена, сытная пища — все это помогает ей держаться. Но вы понимаете, что при таких обстоятельствах я не могу позволить ей выходить и показываться на людях — ее могут видеть только те, которые имеют такие же вкусы, как у меня, и следовательно, способны их понять. Поэтом}? я выдаю ее за сумасшедшую, и ее мать, единственный близкий ей человек, живущая в своем замке в шести лье отсюда, настолько поверила в это, что даже не смеет приехать сюда. Графиня часто молит меня о жалости, она испробовала все, чтобы смягчить мое сердце, но этого ей никогда не удастся. Этот приговор продиктовало мое сладострастие, и он останется в силе. Она будет продолжать жить такой жизнью, пока сможет, она ни в чем не будет нуждаться, а раз мне нравится истязать ее, в моих интересах поддерживать ее силы как можно дольше… Когда она больше уже не сможет, ну что ж, в добрый час… Это моя четвертая жена, скоро будет пятая, шестая… двадцатая; меньше всего меня волнует участь женщин, тем более, что мир полон ими! И так приятно менять их! Как бы то ни было, Жюстина, ваша обязанность — заботиться о ней. Она периодически теряет две полные чашки крови через каждые четыре дня, но привычка дает ей силы, и она больше не падает в обморок; ее состояние истощения длится сутки, а еще через два дня она совершенно здорова. Тем не менее вы должны понять, что такая жизнь страшно не нравится ей. Она пошла бы на все, чтобы сообщить матери о своем истинном положении, она уже соблазнила двух своих горничных, но их интриги, к счастью, были вовремя раскрыты. Таким образом она стала виновницей смерти этих несчастных: я выпустил из них дух на ее глазах.

— Вы убили этих женщин, сударь!

— Да, в таком случае я пускаю кров;; из всех четырех конечностей и оставляю жертву медленно издыхать.

— О Боже!

— Вам ясно, Жюстина, что сегодня моя жена раскаивается в том, что обрекла этих служанок и винит себя в их смерти; понимая неизменность своей судьбы, она начинает смиряться с ней и дала слово никогда больше не подвергать опасности окружающих. Но должен вас предупредить: если это случится, с вами поступят таким же образом. Поэтому запомните, что вы можете исчезнуть при малейшем подозрении с моей стороны. Такова ваша судьба,

Жюстина: вы будете счастливы в случае хорошего поведения, вы умрете в противоположном случае… вы меня поняли? Тогда идем к моей жене.

Не находя возражений против столь ясных слов, Жюстина последовала за хозяином. Пройдя через длинную анфиладу комнат, таких же мрачных и пустынных, как и остальные помещения замка, они вошли в гостиную, где находились две старухи, которым, как ей объяснили, она будет подчиняться во всем, что касается ухода за графиней. Они открыли следующую дверь и оказались в будуаре, где лежала на постели юная и несчастная супруга этого чудовища — бледная и истощенная до крайности. Она поднялась, как только увидела мужа, и почтительно пошла ему навстречу.

— Слушайте меня внимательно, — сказал ей Жернанд, не разрешив даже сесть, хотя она с трудом держалась на ногах, — вот девушка, которую привез мой племянник Брессак: она будет находиться при вас. Я вам ее представляю, и если вам придет в голову мысль соблазнить ее, вспомните прежде всего об участи тех, кто был здесь раньше.

— Все попытки такого сорта будут бесполезны, сударь, — сказала Жюстина, загоревшись желанием помочь этой женщине и желая скрыть свои замыслы. — Да, мадам, я хочу еще раз подчеркнуть: любое ваше слово, каждый ваш жест будут известны вашему супругу, и я не хочу ради вас' рисковать своей жизнью.

— Вообще-то я ничего не собираюсь предпринимать, чтобы навлечь на вас опасность, мадемуазель, — отвечала бедная женщина, которая еще не обнаружила мотив наигранной строгости Жюстины, — от вас мне потребуются только ваши заботы.

— Они будут исключительно внимательными, мадам, — сказала новоявленная субретка, — но я буду держаться только в этих рамках.

Обрадованный граф пожал руку Жюстине и тихо произнес:

— Чудесно, дитя мое! Сдержи слово, и твое будущее обеспечено.

Потом он показал ей комнату, где она будет жить, по соседству с будуаром госпожи и обратил ее внимание на то, что эти апартаменты, снабженные крепкими дверьми и окруженные двойными решетками, не оставляют никакой надежды на бегство.