Зиэль
Шрифт:
Только глупец убежден, что пропивать имущество и деньги — занятие не из сложных. Но я не глупец и поэтому загодя стал составлять церемонию трактирного обмена денег на жратву, питье, музыку, девок и прочие невинные кабацкие удовольствия… Поводья отпущены, дабы Горошек мой без помех трусил по знакомой дороге, а сам я тщательно и не торопясь разжигаю в себе голод и жажду, вспоминаю и предвкушаю… Вдруг проникает в меня холодный сквознячок понимания: дескать, не так что-то в округе… Дзинь-дзинь колокольчик в голове! Горошек, оказывается, свернул с имперской дороги, с широкой и ровной — на какую-то сомнительную тропу и рысит довольно резво! Будь на моем месте обычный человек, в здравом, конечно, рассудке, он бы немедленно попытался перехватить управление животным в свои руки, а потом бы уже взялся обдумывать причины, побудившие коня поступить столь странно… Да только я не обычный и не всегда здравый. Я — ратник черная рубашка, опыта и хитрости мне не занимать. В коварстве и умении биться всеми остальными видами оружия — не уступлю, мягко говоря, даже славнейшим из рыцарей, включая Санги Бо и Хоггроги
Втягиваю ноздрями воздух вместе с маной — магия спеленала нас, меня и Горошка. Явно, какой-то ублюдок вздумал разбойничать волшбой. Либо не разбойничает, а добывает пропитание, кониной и человечиной. И это всего лишь в десятке долгих шагов от городища! Куда катимся… Хотя, если вспомнить древние времена, черные промыслы на прежних дорогах были не менее распространены и орудовали нехорошие люди с ничуть не меньшим размахом… Просто мне приятно бурчать и сетовать на падение нынешних нравов, это как бы приближает меня к чисто человеческому восприятию и мироощущению. Я еще раз набрал ароматной осенней сырости в трепещущие ноздри — длинный локоть пути нам с Горошком остался до нового места назначения, ладно, обед перенесем на ужин и будем созерцать преддверие тайны, будем развлекаться на голодный желудок.
К пещере притрусил спокойный рослый конь, серый в яблоках, оседланный и взнузданный по-военному, а в седле деревянным истуканом болтается бородатый детина в черной рубашке: налитые кровью глаза вращаются, силятся разглядеть обстановку, а шея, голова, руки-ноги богатырские — не слушаются молодца, заклятьями скованы! Весь из себя такой рассерженный вояка и, видимо, очень тупой…
Выходит из пещеры невысокий мужик, коего старцем никак не назовешь: упитанный такой, щеки налитые, упругие, борода у него тоже черная, но не как у меня, гладкою густою волной по грудь, а круглым растрепанным веничком, довольно жидким. Глянул я украдкой на его ауру и даже ахнул мысленно: ох и здоров колдунищще, прямо-таки демон, а не людишок!
— Не трепыхайся, человечек. Веди себя смирно — и предсмертных впечатлений у тебя будет чуточку больше. Иначе говоря — ярче доживешь, хотя и не дольше проживешь.
Ого! Да я, оказывается, попал в лапы к тонкому словодуму, к охотнику до изящных поворотов в мудрствованиях! Встречаются, знаете ли, такие занудливые болтуны, которые каждое движение мысли норовят облечь во всякие звонкие слова и заклинания.
Колдун слегка ослабил магические путы в области моей головы и я сумел промычать ему нечто вроде:
— Кто ты, чего надо?
— Он меня спрашивает! Увы, все людишки одинаковы. Не важно — кто я, а хочу я столь многого, что устал бы объяснять сие и человеку намного поумнее тебя, ратник. Впрочем, изволь: ты пойдешь на опыты, а потом в пищу, либо наоборот. Коня я или продам, или тоже съем постепенно, а твое имущество и деньги употреблю на собственный быт. Достаточно? Ты — черная рубашка, и это неплохо, я бы даже сказал: замечательно, но вовсе не потому, что я собираюсь ее донашивать за тобою. Говорят, черные рубашки отважны, а мне как раз и нужно, чтобы ты встретил смерть и подготовку к ней с открытыми глазами, в полном сознании… Коль скоро я удовлетворил твое любопытство — приступим. Погоди, проверю — может быть ты обременен острым желанием удовлетворить естественные надобности… Я брезглив. Нет, смотри-ка! Очень хорошо, а то бы пришлось потратить часть драгоценного времени на очищение внутренностей твоих, причем, с твоей помощью, человечек, ибо для цели моей… но ты чист. Даже мудрец вроде меня, взалкавший тайных истин мироздания, приобретает, живя в одиночестве, скверную привычку болтать вслух. Так что — прости мне этот мой недостаток, он недолго будет терзать твои уши. Уши, кстати, я съем уже сегодня, потому как почитаю их за высокое лакомство. И печень — это уж обязательно, это для здоровья. Вполне возможно, что добавлю губы и язык, но уши — непременно!
— Вот как? Уверен, что при таких наклонностях ты извел всех эльфов во всех древесных дуплах в округе.
— Эльфов? Но эльфы никогда не забираются в такие холод… — Колдун осекся и вытаращился на меня. Помолчал. — Хм… Эльфы — осторожный народец, и мне странно, что такой пентюх как ты, имеет довольно верное представление о… Ну-ка, посмотри мне в зрачки!
Я с готовностью выпучил глаза и, как приказано, стал пялиться на колдуна, стараясь быть предельно искреннее и проще… Видимо, у меня получилось, потому что колдун успокоился.
— Вино у тебя есть? В сумках, в торбах?
Я сокрушенно помотал головой.
— Плохо, человечек. Отчего-то мне
Я промолчал с пониманием. Мне тоже отчего-то захотелось вина именно сегодня. И вчера не меньше хотелось. И завтра захочется… и послезавтра. А вот колдуну придется помереть при полной жажде, и тоже сегодня, но он об этом еще не подозревает, тешит грустью одинокое сердце.
Однако, сей волшболюб — законченный негодяй! На дворе осень в полную силу растопырилась, дело к вечеру идет, вода в лужах, избавленная от жестких солнечных лучей, вот-вот изменит видимую сущность, подобно оборотню, захрустит ледяной корочкой под ногами и копытами, я же валяюсь на голой промерзлой земле — вон, аж подтаивает подо мною… Холодно телу моему, а я еще и без камзола, ибо скинул его и бережно повесил на деревянный тын, согласно злой воле нехорошего колдуна! Зябко, сыро, но этой жестокой твари не до моих страданий: кочергой в огонь очага тычет, сгоревшие дрова на угли дробит, жар поровнее расстилает… Дело происходит не в пещере даже, а перед нею, недалеко от входа. Судя по небольшому размеру разведенного огня, по узко расставленным рогулям, он хочет жарить или варить меня частями… Угу, так и есть: загремел железным котелком, жаровней, вытряхивая из них случайный сор, небрежно, коротким заклинанием откатил мое тело в сторону, к небольшой продольной канавке… А пахнет грязная эта канавка разложившейся плотью — потому что кровосточная, которая, вдобавок, редко и плохо промывается… Фу, грязь! Возмущение мое достигло предела, я даже растерялся, не зная, как его выразить, чтобы выглядело поубедительнее, но только этой подлой гадине вовсе не было дела до той бури гнева, что бушевала в моей груди.
Тем временем, колдун прекратил уминать угли в очаге и вынул из-за пояса длинный узкий кинжал — совершенно очевидно, что жертвенный. А он его как разделочный использует, вот ведь святотатец! Я рыскнул глазами по сторонам, пытаясь определить, какому богу он служит, с кем так непочтительно поступает… Хм… непонятно. В этот миг мы с колдуном словно сговорились в своих недоумениях: едва он попробовал кончик ритуального кинжала подушечкой пальца, как лезвие его вдруг расщепилось на пять отдельных полосок, похожих на стальные пальцы, даже с подобием ногтей, а стальные пальцы сами собой свернулись в кукиш под носом у колдуна! Он так и оторопел, не в силах осознать нежданное чудо. И все-таки, надо отдать ему должное: сметлив и скор на мысли оказался мой колдун — зырк в меня! А взгляд такой подозрительный! Я, тем временем, уже принял сидячее положение и заботливо растирал замерзшие бока. По-моему, я даже что-то стал напевать, радуясь возвращающемуся в меня теплу. Из разорванных пут-заклинаний колдуна я добыл ману, какую было возможно, про запас, а остальное сгинуло за ненадобностью. Отстирывать изгаженные портки и рубашку мне лень, да и некогда, придется волшбой их чистить, благо нет свидетелей моему лентяйству, трофейной маны хватит на это с избытком. На самом-то деле, маны и прочих магических подпиток у меня всегда бесконечно много под рукой, весь окоем к моим услугам, но мне так нравится быть рачительным, бережливым! Расточительным — тоже приятно бывать, особенно когда речь идет о кутежах за деньги, тут все зависит от настроения… И опять мне пришлось восхищаться про себя незаурядному проворству мыслей простого, казалось бы, смертного человека: одураченный колдун разжал ладонь, отпуская уцелевшую рукоятку приколдованного кинжала, и молча ринулся прочь! Без слов, даже без оглядки, без попытки постигнуть неожиданное сущее. Ни единого мига заминки! Ох, изряден! Он прозрел главное и презрел остальное. Истинный воин — только на свой колдовской лад! Да вот незадача: рукоятка никак не хотела стряхиваться с руки, прилипла и все! Колдун вскрикнул и завопил: вскрикнул, потому что со всего маху лбом налетел на невидимую заграду, наложенную мной на место действия, а завопил, потому что наколдованные пальцы кинжала-предателя нащупали пальцы недавнего хозяина и сломали ему один… или два, я по хрусту не разобрал…
— И нечего кричать во весь рот! Вон, уже темнеет: привадишь демонов на голос — зададут нам таких ужасов, что молиться устанем. Вот, теперь правильно, молодец.
Колдун словно подавился последним вскриком, притих, но это мои так называемые заклятья на него подействовали, отнюдь не увещевательные слова — своею волей он бы, небось, до самой смерти кричал.
Маловат костерок. Разжечь больший не составило труда, я под это дело приспособил добрую половину осенних дровяных запасов, хозяином накопленных, в полной уверенности, что до отъезда успею сжечь и остальную половину — а зачем она теперь, кому пригодится? Я бы и жилище спалил, да эти проклятые отшельники с колдунами очень уж любят жить именно в пещерах, под каменными сводами, созданными самою природой… Простое пламя тут не справится, а сжигать магическим лень. Да и зачем? У моего доброго знакомого отшельника Снега хотя бы пещера хороша, опрятна, не менее удобна для жилья, чем иной замок, но вот эта вот вонючая нора… Выжжем внутреннее убранство — и достаточно будет.
И серебряный вертел я приколдовал, прочный, удобный, и две рогули по бокам костра… Чтобы помощнее… Ага, эти и кабана выдержат. Смотрит мой недавний обидчик на приготовления и весь такой дергается, извивается, словно муравьи его кусают. Врешь ты всё, проклятый колдунишка, нет на тебе ни блох, ни муравьев, я их до единого отвадил от моего бивака, дабы не докучали собеседникам! А сам думаю: вон как глазенки-то выпучил, вон как лоб в морщины собрал — хоть в императорском цирке его показывай, для увеселения зрителей в перерывах между боями! Не иначе — сказать чего-то хочет. И в который уже раз за сегодняшний день дрогнуло мое доброе, мягкое человеческое сердце: ну, пусть скажет, пусть порадуется напоследок — на вертеле-то несладко ему придется.