Зигзаг неудачи
Шрифт:
С этой мыслью я осторожно встала, но тут же замерла, услышав, как во сне на своем матрасе у окна заворочалась и что-то забормотала Наташка. Переждав минутку, выключила ночник. Комната погрузилась в печальный серый рассвет и стала особенно чужой.
Дверь была закрыта. Не знаю, что меня дернуло ее открыть. Отчетливо помню, как еще раз с завистью отметила, что и замок открывается бесшумно, и петли смазаны. Не то что у нас на даче. Гости с непривычки по ночам пугаются зловещего скрипа и стона дверей, после чего поход по нужде становится вроде как уже и не нужным. Осторожно выглянув в коридор, я остолбенела. По лестнице медленно спускалась покойная Серафима в белой хламиде. «Судья!» – молнией пронеслась догадка. Наверное, какой-то звук сквозь плотно сжатые губы я все же издала. А может, это волосы на моей голове с легким треньканьем поднялись дыбом.
Серафима остановилась и медленно стала поворачиваться ко мне. Правила приличия требовали поздороваться – давно не виделись. Но укушенный язык не поворачивался сказать покойнице: «Здравствуйте!». Слава богу, что его вообще не парализовало.
Не долго думая, кое-как промычала:
– Ц-царствие в-вам н-небесное!
Рассчитывала, что эта подсказка поможет Серафиме вспомнить, где ее душе положено сейчас находиться.
И услышала в ответ очень неприветливое:
– Дура! Нахалка!
– Хорошо, хоть шепотом…
Родные сестры должны походить друг на друга. Я как-то не учла этого обстоятельства, вплоть до того момента, пока не узрела анфас возмущенную физиономию Бабобабы. И несказанно ей обрадовалась:
– Какое счастье, что это вы!
– Идиотка! – уже более приветливо отозвалась Бабобаба. – Напугала до полусмерти.
– Вы меня тоже. Гуляете?
– Проверяла, все ли комнаты закрыты.
– Я тоже хотела проверить.
– Наверху все закрыты. А Янку на швабру заперла. Не могу заснуть, все время шаги по коридору мерещатся… За Ванечку боюсь.
– Вы сказали «наверху». А внизу?
– А что внизу? Столовая и кухня не закрываются, Яшина комната и комната матери закрыты, кладовая… Гос-споди! Кладовая! Ванечка!
Со скоростью, удивительной для ее комплекции, Бабобаба слетела по ступенькам в освещенный холл, я из чувства долга понеслась следом. Она бежала прямиком в свою комнату. Мне пришлось задержаться у дверей Яшиной комнаты и комнаты Вероники Георгиевны, чтобы убедиться в том, что они действительно закрыты. И пока я добросовестно толкалась в запертые двери, вернулась расслабленная Бабобаба.
– Спит… Если не торопишься, пойдем проверим кладовую? Вдвоем надежнее.
– Да вроде не тороплюсь. Отпуск еще только начался.
Медленным прогулочным шагом мы миновали холл. Кладовая была закрыта, в двери торчал ключ.
– Будем проверять выход в гараж? – поинтересовалась Бабобаба. Наверное, надеялась, что скажу: «нет». Я действительно сказала – «нет» и, повернув ключ, толкнула дверь… Она не открывалась. Кто-то подпер ее изнутри и тоненько завывал. Олимпиада Игнатьевна плавно осела на пол, не забыв пожаловаться на онемевшие ноги. Я же, от страха окончательно перестав соображать, продолжала ломиться в кладовую.
Кто хочет, пусть и не очень осознанно, тот добьется. Дверь наполовину открылась, показав при ярком свете два стеллажа, заставленные банками. Я мгновенно опомнилась и шагнула назад – ломиться в открытую дверь не имело смысла.
– Что там? – еле слышно спросила Олимпиада. И этот вопрос попал по назначению.
Из-за приоткрытой двери сначала показалась хорошо знакомая клюка, а следом – часть лица с испуганным, беспрерывно моргающим глазом Вероники Георгиевны.
– М-мать ваша… – слегка заикаясь, представила я старушку, сразу не сообразив, что Бабобаба узнает свекровь и без моей помощи.
– Липочка!
Всхлипнув, Вероника Георгиевна явила себя полностью. В халате и со слуховым аппаратом.
– Что ты тут делаешь?
Олимпиада даже не предприняла попытки встать. Я это одобрила. А вдруг ответ на этот вопрос заставит женщину снова брякнуться на пол?
– Пришла за баночкой абрикосового варенья. А кто-то меня запер…
– Тебе нельзя сладкое. У тебя диабет, – автоматически проронила Бабобаба и тут же встрепенулась: – Так это ты шлялась по коридору? Пугаешь тут по ночам! Правильно тебя молодежь закрыла. Знала бы, не открывала!
Вероника Георгиевна, припадая на одну ногу, шмыгнула мимо невестки и быстро похромала к себе. Решив, что старушка пережила сильный стресс, я кинулась за ней, дабы предложить свою помощь, но не догнала.
Олимпиада Игнатьевна с кряхтеньем поднялась с пола и удовлетворенно сказала:
– Ну теперь можно и спать ложиться.
– Да, – с готовностью согласилась я. – Вот только одно непонятно – если вы считаете, что слышали только шаги свекрови, почему, собственно, и решили обойти дом, то кто ее запер? Наши ребята на такое не способны.
Бабобаба внимательно посмотрела на то место на полу, с которого только что встала, и призадумалась:
– Я сразу прошла наверх. Неужели… Неужели кто-то прячется в столовой или на кухне? – неуверенно произнесла она, снова переходя на шепот. – Это пришли убить меня. Я знаю…
Закрыв глаза, она бессильно прислонилась к стене.
– Ну что вы!
Мне хотелось, чтобы мои слова прозвучали бодро, а получилось так, что нам обоим сразу захотелось унести ноги подальше от этого опасного места. Мало того, мне впервые удалось не окаменеть от страха. Мы рванули наперегонки до холла, где наши пути разошлись. Чувствуя себя наверху, да еще с предусмотрительно приоткрытой в комнату дверью, в большей безопасности, я остановилась, решив немного понаблюдать за холлом. Ожидания увенчались успехом – у подножия лестницы опять появилась бесстрашная Бабобаба и очень обрадовалась, увидев меня на посту:
– Ира! Тебя, кажется, так зовут?
Женщина была сама любезность.
– Все в порядке! Это наверняка Ванька бабку закрыл. Пока я наверху ползала. Он говорит, она из кладовой банки с вареньем ворует и к себе в чемодан прячет. Чайку попить не хочешь?
Воспоминания о печальных последствиях чаепития Аниты Ильиничны заставляли отказаться от предложения, но не могла же я бросить напарницу по ночному дозору на произвол судьбы. Негритенок из нее так себе, но «судья» – тем более. Да и нельзя отказываться от возможности кое-что разузнать.