Зиккурат
Шрифт:
Казнь. Как только он ушел, я вспомнил, о чем забыл спросить. Когда назначена казнь? На какое время?
Полумрак кельи. Запах размоченных веток. Грубые стены из пальмовых стволов, стопки плетеных корзин, горшки в углу, рукописные книжки на подоконнике…
Передо мной сидит Сунь в помятом корабельном комбинезоне и сплетает прутья. Я сижу напротив и тоже пытаюсь плести.
– …Да попробуют они тебя освободить, – говорит он мне. – И так и эдак будут ухищряться. Но не выйдет. Ты уж не серчай. Что тут поделаешь?
Мокрые прутья
– …не смогут. Извини их. Они и правда стараются. Переживают за тебя. Но ты, главное, сам не переживай. Все будет как надо, мне-то уж поверь. Не сердись только на ребят.
– Да я ведь не сержусь, – отвечаю. – Но сам посуди, рано мне еще. Ну не шутка ведь. Я же еще ничего не сделал. Только-только начал. Что я там скажу? Ничегошеньки у меня нет, вон, даже корзина не получается, – роняю поломанные прутья на земляной пол. – Ну как же так, а? Мне бы хоть немножечко отсрочки!
– Ты, главное, не волнуйся. – Сунь улыбается мне и кивает головой. – Все будет как надо. Получится у тебя корзина, и не одна.
Снаружи застучали в дверь кельи. Я оглянулся, с интересом наблюдая, как трясутся под ударами сбитые вместе доски.
– Ну вот, за тобой пришли, – кивнул Сунь и повторил: – Главное – не волнуйся.
Тут я проснулся. В дверь камеры действительно стучали. Пришлось встать с лавки и размять затекшее тело.
Ночью я едва уснул на жестких скрипучих досках. Ноги пришлось свесить на пол. Раздался металлический скрежет, дверь дернули, потом ударили еще раз, снова заскрежетали… До меня дошло: замок заклинило. «Если рассказать кому-нибудь, будет смешно», – мелькнула равнодушная мысль. И почти тут же замок щелкнул, дверь распахнулась. В камеру вошел Канг и еще двое незнакомых дваров. Все с лучеметами в руках.
– Выходи! – приказал старший, седой.
Я хотел попросить пять минут, чтобы привести себя в порядок, но вместо этого молча подчинился. Даже причесаться не успел.
Коридор, освещенный дрожащим светом факелов, был битком забит вооруженными дварами. Все направляли раструбы на меня.
– Иди право, – скомандовал седой двар.
Я повернулся, куда было велено, и медленно пошел, наступая на ряды хмурых бородачей. А те, в такт моим шагам, пятились, не сводя прицелов и сосредоточенных взглядов. А сзади, напротив, шли по пятам.
У меня на душе стало легче. Видно, удалось ребятам уговорить Сарга. Что ж, сильно я напугал сиурян, если меня из тюрьмы под таким конвоем выводят. И немудрено. Гарзу сорвал, распугав весь город. Жреца избил. А потом еще парня того… табу нарушил. В их глазах я такой отморозок, каких здесь еще не видывали. И они правы. Ладно, я залезу в родимый «Аркс» и носа больше не выкажу из своей каюты. Книги душеполезные буду читать да грехи замаливать. Есть что замаливать…
– Иди лево.
Я послушно свернул в проход и оказался посреди камеры. Только другой. У противоположной стены бревна старые наставлены, а перед ними столбик торчит. Сзади ткнули в спину. У меня коленки подогнулись. Господи, да что же это… Где же ребята?
– Иди прямо.
Оборачиваюсь.
– Ребятки, не надо… пожалуйста, дайте еще денек… последнее желание. – Они толкают меня лучеметами, как палками, тесня все ближе к столбу. – Неужто у вас такого правила нет? Мне бы только денек… Рождество ведь завтра. Праздник большой. У нас. – Двары наступают, лица каменные… – Слушай, позови Сарга, я хочу сказать последнее слово. Это же мое право. Ну что, тебе сложно позвать? – Толчок в живот, в грудь, еще шаг. – Ладно-ладно. Я тогда вам скажу, хорошо? Мне жалко, что я прибил того парня. Правда. Я бы все отдал сейчас, только бы он остался жив. Я не хотел… Не знал, что так выйдет…
Спина уперлась в столб. Двары остановились. Вася, Сунь, Тези Ябубу, скорее! Где вы?
Сзади кто-то обходит, я слышу, как шаркают шаги по камням. Справа потрескивает факел. Двар, тот, что со спины, продевает под моими руками веревку, перехватывает…
Господи, ну помоги мне! Ты же видишь – я не готов. Ну с чем я к Тебе приду? У меня ведь нет ничего. Вся жизнь – помойка. Смилуйся! Дай мне шанс вычистить ее. Хоть немножко, хоть пару годков, а? Обещаю, я все исправлю, только спаси меня сейчас! Ну пожалуйста!
Вася молился там, на Агане, и Ты его услышал, и вмешался, и спас всех нас. Верю, Господи, что Ты и сейчас можешь сделать так, чтобы против всех правил избавить меня от лютой кончины. Верю, Господи, правда! Верю, как никогда в жизни не верил! Знаю, Ты меня слышишь. Прошу Тебя! Но почему же…
Ах да. У Софронова на руках крови не было. А меня ведь по справедливости… Рыжий паренек в луже крови… Исчезающая перед глазами Санэ…
Я вздрагиваю, когда двар затягивает веревку, привязывая меня к столбу. Откуда-то из подвала сознания выплывает черная бритая голова Бонго и слова «вспомните об этом, когда припрет». Не хочу вспоминать. Нет сил спорить, нет времени думать, я просто знаю, что не сделаю этого.
Тот, кто привязал меня, отходит к двери. Двары отступают. Остаются те трое, что забирали меня… Вижу, как у Канга дрожат руки. А седой моргает. А третий даже рот открыл. И лица их больше не каменные…
– Ребятки, не надо… – Я вытягиваю трясущиеся руки, чтобы хоть не видеть этих стволов.
Господи, прости! Господи, прости! Госпо…
Стволы дрогнули.
А потом полыхнуло синим.
Прежде чем открыть глаза, я почувствовал солоноватый запах моря. И ветер. Я лежал на чем-то твердом и неровном.
Когда же открыл глаза, первым, кого увидел, была Санэ. Очень она мне обрадовалась.
Потом я приподнялся и увидел, что сижу посреди городской улицы. Дома на ней были довольно ветхие, многие без стекол, окруженные сгнившими, покосившимися заборами… Но кое-где белели свежие доски. А вокруг на мостовой были разбросаны, словно гигантской рукой, куски дварских роботов. В основном верхние части.
Ребята сообразили только на следующий день.
Я как раз выносил старые тряпки из дома, что нам с Санэ определили старшие, как в левом ухе зазвучал голос Васи: