Зима, когда я вырос
Шрифт:
Я сидел в куртке на верхней ступеньке лестницы рядом со звуконепроницаемой дверью гостиной.
О чем эти двое разговаривали, мне не было слышно; я даже не слышал, разговаривают ли они вообще.
Я ничего не понимал. Может быть, они шепчутся — но нет, взрослые никогда не шепчутся, просто они обе говорят очень тихо. Что касается тетушки Звана, удивляться нечему, она всегда говорит тихо. Но почему я совсем не слышу, как тараторит тетя Фи?
Мне вспомнилась мама. Еще острее,
Оттого что я один-одинешенек сидел на ступеньке лестницы.
Днем я очень часто думаю о маме, я этого даже не замечаю, но когда идешь по улице, ты не один, в классе ты тоже не один, на самом деле человек почти никогда не остается один, даже лежа в кровати, потому что лежать одному в кровати — это так полагается, а вот когда ты сидишь один-одинешенек на верхней ступеньке, ты оказываешься так жутко одинок, что невольно вспоминаешь других очень остро, и от этого становится плохо.
Ух, как я нервничал.
Я боялся, что тетя Фи скажет: «Мальчик останется здесь».
Я хотел к Звану. Я хотел к Бет.
Но мне запросто не разрешит мама. Мама постоянно видит меня насквозь. Я не знаю, что именно она видит, но она ничего не упускает. Теперь, когда она умерла, она следит за мной дни напролет, где бы я ни находился. Раньше было не так, раньше, пока я сидел в школе или ходил по городу, она находилась просто в другом месте.
И мама все время что-то говорит — у меня в голове, вы же понимаете.
Разумеется, она точно так же говорит в голове у папы.
Он иногда поднимает на меня глаза, и я понимаю, что это она сказала: «Ты слишком многое ему позволяешь, устрой ему нагоняй, даже если он будет есть ногами, ты ничего не скажешь».
Но сейчас маме было меня жалко.
«Том, сыночек, — говорила она мне сейчас, — тебе там, на Ветерингсханс, не место, там живут солидные порядочные люди, они собьются с привычного ритма жизни от такого шалуна в доме. Я не хочу, чтобы мне было перед ними стыдно за тебя. Оставайся у Фи, не переживай из-за ее дурацкой ноги — с тобой же ведь тоже вечно что-то случается. И чур не плакать. Когда ты плачешь, я над тобой смеюсь, ты же знаешь».
В общем, мама занудствовала. Но я ей не возражал. Я ей никогда не возражал, когда она разговаривала у меня в голове, мы так условились.
Я чуть не чокнулся.
Ну пожалуйста, мама, думал я, вконец одурев от сидения в одиночестве, разреши мне переехать к Звану с Бет! Я не буду безобразничать со Званом, я буду хорошо вести себя с Бет, я не буду рассказывать дурацких историй тете, я буду все время думать о тебе — но это я и так делаю, для этого не надо прилагать усилий.
Из гостиной донесся смех.
Мне было уже наплевать.
Улица Ван Вау не слишком длинная, но пока мы по ней тащились вместе с тетей Звана, она казалась мне самой длинной улицей на свете.
Я нес набитую моими вещами сумку, так что не мог Держать тетю Звана за руку.
Она обхватила меня за плечи.
— А то упаду, — сказала она.
Вообще-то я был слишком возбужден для такой неспешной ходьбы. Мне хотелось бежать во весь опор и катиться по всем ледяным дорожкам, хотелось орать, чтобы все слышали, что я переезжаю к Звану с Бет.
— Ты всегда так много выдумываешь? — с улыбкой спросила тетя Звана.
— Кто это вам сказал? — ответил я сердито.
— Может быть, сам догадаешься?
Я ничего не ответил, это был глупый вопрос.
— Какая глупость, — сказала тетя Звана.
Я кивнул. Она угадала мои мысли. Лучше бы не угадывала, подумал я.
— Какая глупость с моей стороны, — продолжала она. — Зря я заговорила о твоих выдумках. Теперь ты будешь бояться рассказывать мне что бы то ни было.
Мы спокойно перешли через дорогу на перекрестке с Сейнтюрбан.
— Я буду помогать мыть посуду.
— Тебе сначала надо самому помыться. Примешь ванну, а потом переоденешься в чистую одежду Звана.
— Ты любишь аккуратных мальчиков, да ведь?
— Кто-кто?
— Ты… то есть да, я же должен говорить «вы»! А сколько дней мне можно у вас пожить?
— Посмотрим, как сложится.
— Если я завтра или послезавтра вам ужасно надоем, — спросил я, — то вы отправите меня обратно к тете Фи?
Тетя Звана рассмеялась.
— Простите, — сказал я. — Пардон.
— Не смеши меня, а то я упаду!
— У меня носки все в дырках.
— Мы их выкинем.
— У меня с собой только одна книжка — «Фритс ван Дюрен».
— Ты ее уже дочитал?
— Я прочитал ее уже сто раз.
— У Звана найдется для тебя много книг.
— Я не засыпаю, если в комнате совсем темно.
— Я тоже.
— Я терпеть не могу брюссельскую капусту, цветную капусту и стручковую фасоль.
— Я не люблю есть. И не могу запомнить, как называются овощи.
— А я так жутко люблю поесть.
— Так я и думала.
— Я не буду скучать по дому.
— Ты уверен?
— По какому дому мне скучать?
— По своему собственному дому, по папе.
— Мой папа — чудик.
— Именно по таким папам и скучают.
— А ты совсем не любишь есть? Ты не любишь даже картошку с мясной подливкой?