Зима на разломе (Ближний Восток, 1993-94)
Шрифт:
– Почему ты не женишься на Марине?
– спросил я. Беня задумался.
– Понимаешь, - сказал он, - я все-таки вырос в Грузии и привык, что в семье мужчина - это мужчина, а женщина - это женщина. А Марина москвичка. Меня не устраивает, чтобы при живой жене мне самому приходилось мыть посуду!
– Знаешь, кто ты? Половой шовинист.
– Может быть, - грустно согласился Беня.
– Кстати, я тут недавно в Эйлат ездил, встретил твою Анку. Что-то она тоскует, плачет даже.
Я не знал, шутит он или говорит серьезно, поэтому промолчал.
– Она сказала Леве, что, может быть, подумает, выходить ли за него замуж, если он купит ей дом.
– Молодец девчонка! А он что?
– Обрабатывает папашу.
Позже я узнал, что домик Лева купил. Анка получила дарственную, и больше он ее не видел. Дом быстро продали, и сейчас Анина семья, кажется, уже в Америке.
Я догадывался, что все примерно так и будет, а Анке на всякий случай передал через Беню прощальную открытку.
Не грусти - если сможешь, конечно.
Остаются нам письма и сны.
Ведь не может быть счастья навечно,
Без зимы не бывает весны.
Наша память по-прежнему с нами,
Ты же знаешь - пусть мчатся года,
Нам за многими новыми днями
Тех ста дней не забыть никогда.
И в часы невезенья и горя
Мы, наверное, вспомним не раз,
Что сто дней между солнцем и морем
Были все-таки в жизни у нас.
14. Эмигрант
Ибо человеку, который добр пред богом, он дает мудрость, и знание, и радость. А грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму. И все это - суета и томление духа.
Экклезиаст
Середина апреля в Негеве - начало лета. Заканчивается весенний пролет, выгорают последние цветы, ночи становятся жаркими. Птенцы покидают гнезда, детеныши - норы. Хай-бар к этому времени превращается в настоящий детский сад.
Поскольку работы стало больше, Рони Малка прислал нам нового волонтера - англичанина Дэниела. Но Дэниел как-то не вписался в Хай-Барскую жизнь. Работать ленился, в биологии не разбирался, все у него ломалось. Беню же больше всего возмущало, что он каждый вечер приходил в гости, а продуктов не приносил. Все вздохнули с облегчением, когда гиены прокусили ему ягодицу и он уехал домой - произошло это через месяц.
Обидно было уезжать, не увидев, как вырастут и окрепнут все, кто родился зачастую у тебя на глазах - осленок, страусята, лисята, котята и прочие. Но я и так уже пробыл в Израиле на месяц больше, чем рассчитывал.
Я позвонил в МВД и узнал, что они по ошибке отправили паспорт не туда и он потерялся. Оформление нового заняло бы пару недель, а мне через три дня пора было идти в армию. Бюрократия победила. Пришлось срочно придумывать, как слинять из страны, в которую только что с таким риском возвращался.
К счастью, я вспомнил, что по решению суда в Гааге при передаче Табы египтянам за жителями Израиля осталось право безвизового въезда в этот пограничный поселочек. Я помчался в Эйлат и за пару часов поставил в египетском консульстве туристическую визу в свой российский паспорт и в израильские - моих друзей.
Потом явился в местный офис военкомата.
Дежурный офицер читала "Унесенных ветром". При моем появлении она машинально поправила уставную бретельку, но глаз от книги не подняла.
– Мне послезавтра в армию, - начал я.
– Поздравляю.
– Спасибо! Друзья хотят устроить проводы.
– Естественно, - она перелистнула страницу.
– Но с деньгами у нас не очень, так что мы решили смотаться в Табу там дешевле.
– Счастливого пути.
– Мне нужно разрешение на выезд.
Она достала из кармашка рулон бумажек, похожих на трамвайные билетики, написала на одной "24 часа", оторвала и протянула мне.
– До свидания.
– Пока, - ответил я и побежал на автовокзал.
Мы с Беней пулей влетели в джип, закинули на заднее сиденье канистру говяжьей крови (я собирал ее с мясных туш по стакану всю последнюю неделю), забрали в Эйлате Давида, Джин-Тоника, Реувена, Володю Локотоша и пару аквалангов и поехали на КПП. Была пятница, и банки уже закрылись, но я надеялся сменять шекели на доллары на границе, что нетрудно сделать, если выезжаешь через аэропорт Бен-Гуриона или портХайфы.
Но Израиль есть Израиль. Как раз на этой границе шекели меняли только на египетские пиастры, а это еще более сомнительная валюта, так что сменял я совсем чуть-чуть: может, в Каире повезет больше.
Мы мчались на юг по берегу Синая. Это побережье - одно из самых удивительных на свете. Горы здесь еще пустыннее, чем под Эйлатом, потому что дожди бывают раз в несколько лет, а там, где есть хоть какая-то растительность, ее уничтожает бедуинский скот. За двести с чем-то километров пути до южной оконечности полуострова можно насчитать около сотни чахлых акаций и столько же травинок.
Если посмотреть на море, оно покажется таким же безжизненным, но наметанный глаз заметит торчащие из воды веточки кораллов, а иногда мелькнувший спинной плавник рыбы-попугая. Красное море не только самое соленое и теплое из морей Мирового Океана, но и одно из самых богатых по разнообразию обитателей, что довольно странно, поскольку появилось оно недавно - около 20 миллионов лет назад. По сути дела, это свежая трещина в земной коре, которая постепенно расширяется и продвигается дальше на север. Акабский залив, Арава, впадина Мертвого моря и долина Иордана - ее самые молодые участки, еще не достигшие такой глубины, как южная часть моря. Если израильтянам удастся сдерживать арабов еще миллиончик-другой лет, они окажутся разделены морем, а потом и молодым океаном - ведь и Атлантика когда-то начиналась с заурядной цепи разломов.
За курортным городком Шарм аш-Шейх мы свернули с дороги и поехали на мыс Рас-Мухаммед, которым оканчивается Синай. Здешние рифы входят в десятку самых богатых в мире и пользуются известностью среди подводников всех стран, особенно один, называемый Акулья Обсерватория.
На западной стороне мыса берег низкий, а риф отделен широкой лагуной с горячей от солнца водой, но на востоке побережье обрывистое, и там много уютных бухточек, в которых каким-то чудом не оказалось туристов. Мы разбили лагерь и подошли к воде.