Зима на разломе (Ближний Восток, 1993-94)
Шрифт:
Риф образовал своего рода уступ, отходивший от берега метров на тридцать.
Глубина здесь была по колено, а за краем рифа - сразу полкилометра. Среди коралловых кустов лежали роскошные скаты - защитно-зеленые с яркими сочно-голубыми пятнами. Одев маску, я шагнул с края рифа и повис над темной бездной, наполненной тысячами разноцветных рыбок, словно лес золотой осенью, когда порыв ветра сорвет с веток тучи листьев. Мрачные барракуды неподвижно висели в толще воды челюстями к рифу, словно взведенные самострелы. Навстречу им выглядывали зеленые мурены. Медленно двигаясь вдоль изгибов коралловой стены, я встретил черноперую акулу, так же сосредоточенно патрулировавшую риф. Я замер, растопырив руки и ноги, чтобы казаться больше, и она прошла подо мной, с опаской поглядывая в мою сторону.
В течение последующих полутора дней мы почти не вылезали из теплой воды. Кроме черноперых, нам встречались белоперые акулы, довольно приличных размеров, но и они вели себя корректно. Только если кто-то пытался подплыть ближе, они чуть выгибали спину и открывали пасть, как напуганная кошка. Тут лучше остановиться, особенно если рыба заметно длиннее вас.
Днем и ночью бултыхаясь в море, мы познакомились с таким множеством интересных существ, что всех не перечислишь и на десятке страниц. Светящиеся кальмары и меняющие цвет осьминоги, электрические скаты и трехметровые окуни-мероу, видов двадцать рыб-бабочек и громадные косяки синих морских ласточек... Акваланги дали нам возможность совершить по короткой вылазке вглубь, пока не кончился воздух и не протекла вода в фонарик. Но там, в царстве красных растений и животных (без подсветки они кажутся черными, потому что туда проникают только сине-зеленые лучи), было все же не так интересно, как наверху.
Лишь самые крупные обитатели моря - дюгонь, скат-манта, рыба-пила - не почтили нас посещением, но у нас было средство приманить кое-кого из больших рыб. На второй вечер мы стали по кружке лить в море говяжью кровь из канистры. Через два часа стемнело, а кровь кончилась, но к тому времени, лежа в безопасности на краю рифа, мы могли увидеть вполне достаточно. Вся толща воды, на сколько она просматривалась (а море здесь удивительно прозрачное), была наполнена акулами - небольшими черноперыми, массивными белоперыми, изящными голубыми, суровыми, как профессиональный киллер, акулами-мако, резковатыми в движениях молотами.
Пятиметровая тигровая акула возникала из темноты с интервалом в несколько минут и проходила мимо, грозная, как линкор. Мы, конечно, не отказали себе в удовольствии соскочить на несколько секунд с рифа, но отплыть подальше никто не решился.
Утром мы отдали остатки продуктов жившим в бухте песчаным лисичкам и уехали в горы. Путаясь в колеях, отыскали путь в самую высокую часть Синая, к двум горам, на которых зимой бывает снег - Джебель-Муса и Джебель-Катарина. Первая из них известна тем, что на ее вершине бог дал Моисею скрижали Завета, а под второй стоит старый и очень красивый монастырь.
Странные тут горы. Из-за того, что почти нет осадков, нет и высотной поясности, и склоны на высоте двух километров ничем не отличаются от тех, что поднимаются над морем. Только по самым макушкам торчит низенькая травка. Постояв на обеих вершинах и посмотрев на довольно мрачный пейзаж, мы простились. Друзьям пора было возвращаться в Землю Обетованную, а мне в Египет, откуда мои предки смылись с таким трудом.
Джип скрылся за поворотом, я сел в туристский автобус и поехал на северо-запад.
Хотя через несколько дней мне предстояла встреча с Ирочкой, по которой я отчаянно соскучился, все равно было грустно. Увидимся ли мы еще когда-нибудь с ребятами, не говоря уже о девушках, доставивших мне столько чудесных минут? Я теперь если и смогу вернуться в Израиль, то только по российскому паспорту, а ведь для этого нужно приглашение, виза...
Мы проехали раскаленную пустыню Ат-Тих, где нет ничего, кроме разрушенных мечетей и старых орлиных трупов, и вскоре прямо среди барханов показался огромный океанский пароход, величественно двигавшийся через равнину. Это был Суэцкий канал.
Автобус прошел через тоннель на африканскую сторону, а там я на первой же остановке договорился с парой немецких туристов, и они подвезли меня через горы Нубии в Карнак. Нубийская пустыня - самая сухая в Африке, здесь есть места, где дождя не было сто-двести лет. Но в глубоких вади попадаются живые акации, а на песке - следы птиц и насекомых.
Покатавшись автостопом по древним городам Верхнего Египта, я сплавился на попутной барже по Нилу в Каир.
Конечно, испытываешь некоторый шок, попав из пустыни в город с населением вдвое большим, чем во всем Израиле. К тому же стояли Дни Сета, когда из Сахары дует горячий пыльный хамсин и весь Египет словно накрыт мутным серым одеялом. Я воспользовался советом Джин-Тоника, который много раз бывал тут, и взял такси.
Таксист, которому посчастливилось найти клиента-интуриста, берет на себя функции экскурсовода, охранника, справочного бюро и няньки. Мой не был исключением. Но когда я изложил ему ситуацию с шекелями, это поставило его в тупик. Мы безуспешно объехали несколько банков, а потом помчались на главную тусовку каирских таксистов - к Центральному Музею.
– Ты пока посмотри музей, - сказал Абдаллах, а я посовещаюсь с коллегами. Жду тебя через три часа.
Пока я гулял среди сокровищ гробницы Тутанхамона и прочих чудес, Абдаллах провел консилиум, на который собралось несколько десятков человек. К моему возвращению они как раз готовили вердикт.
– В принципе, поменять шекели на доллары невозможно, - сказали старейшины таксистов.
– Но если ты в пять утра будешь на площади перед отелем "Синдбад", то, может, тебе и повезет. Оттуда отходит автобус в Тель-Авив.
Абдаллах доставил меня в самый дешевый отель, а утром отвез на площадь.
– Дальше ты уж сам действуй, - сказал он, - со мной белые господа и разговаривать не станут.
Я бы на месте западных туристов, к которым мне пришлось подойти на автобусной остановке, даже доллара не сменял такому подозрительному типу, но они были доверчивые, и до ухода автобуса я наменял пятьсот баксов - как раз на билет Аэрофлота.
Таксист свозил меня в аэропорт, я взял на вечер билет, а потом прокатился с ним на окраину города, в Гизу. Мы облазили пирамиды, сфинкса и кусок пустыни, которая словно отгорожена пирамидами от улиц Большого Каира.
У дверей аэропорта я спросил Абдаллаха:
– Сколько я тебе должен за эти два дня?
Мужик страшно смутился. Минуту он боролся с собой, не решаясь назвать чудовищную сумму, потом все же решился и, виновато глядя на меня, пробормотал:
– У меня пятеро детей, господин. Простите бедного араба. С вас десять долларов.