Отрок с похмелья на утренней крышеищет опору и, врозь распластав рукава,пробует силы по ломанной линии крика,не опираясь на скошенный угол крыла.Он – без нее, озаряющий детскую удалькарандаша на рассыпчатый мельк ветерка,под копирку творит гениальную глупость:день начинает с нее на манер сквозняка!Кромкою белой и красный от лезвия иней!И – напряженней едва ли не каждая граньбелых одежд, раздуваемых веером линийрезко холодных как воздух и серая рань.И без затеи: по глупости! Или – по пьянив замыслах ветра, в полетах со сна наяву,он открывает тревожные волны в тумане,раннее небо, как все в нем не так, на плаву!И без опоры на крышу и взрослые страхисам веселится. И не в подкидного – в лото…Настежь открытый отчаянью белой рубахикрай пропускает, но твердь еще держит его.
Улыбка Джоконды
Перед закатом взгляд погаснебес. Даль искажает темень.В ней свет, не озаривший нас,приглушенный, самоуверен.Саней, не видя, помнит скрипв снегу полозьев – от мороза.Он чувствует протяжный криквдогонку ветра, эхо множа.Так, ветер – обостряет слух,когда никто мотив не слышит.Лишь тонкой флейтою пастухнапоминает: осень – ближе,и – в тон заката, в полстеныДжоконда прячет тень улыбки.Мне ближе флейта – из средыпарящих
звуков, теней зыбких.В прохладе, там, где их играс прохладою и тем, что блещет,где бабочек неровный рядв ней неожиданно, трепещет.Над смятой тянется ботвой,то вверх, то вниз. Через ограду,и – вслед лучу, по – бичевойчерез нее влететь в прохладуи – выпорхнуть, и снова статьпрошедшим, белой тишиною.Мне – с тишиной не уставать,когда есть вечер – за спиноюв холодном сумраке равнин,где свет, погашенный внезапно,их возвратит в среду картинутерянных, когда на завтра,в реке блеснет и – с тишинойпогаснет, чтобы яркой сталакартина неба, быть – дневной:по изморози – к дали санной.
На веревках
На веревках, под простынямиветер вспыхивает пузырями!На разрыв, как пьяный в дракервет края их, уже красной рубахи.Сверху – снизу. От ветра справаткани серые в пятнах, кровавыеот заката. Влетевший же слевапосле холода – для разогрева.С края простынь летит на волювниз по травам помятым, полый.Поднимаясь, всех учит падать!Если в лужи, разводит слякоть.Старой новостью – по огородам,простыням чужим, перед разводом!Мелкой дрожью в канавах, лужах.Каждый день от него простужен.На закат, разжигая накал лампадыон им вреден как хриплый ладан.В тех мозаиках – в криптах миразапах ветра на клочьях дыма.Оттого – в непрозрачном небепрячет звезды под синим снегоми – на память немым рассыльнымвозвращает их свет как снимок.Он – везде! В пузырях – к накалу,к темноте с ее медленным краем.Потому, если в матовом… окна,он из первых, кто смотрит в оба.Потому пузырями, щетинясьищет повод на сером и синемсвет продлить, не меняя границытам, где только летают птицы.Не причастный к их переправеон везде: и – вверху, и – в канаве.По мерцанию звезд и – с морозаего чувствуют все, даже кожа.Не укрыться! Нельзя, но можноотлежаться, вдыхая в ноздрисвет небесный и запах листьев,представляя как все это мыслит.Нет – ни повода, даже мороза.Все – обычно: стихи да проза.От реки он в траве, а – в рекесам меняется на сквозняке.И изнанкою все – те же листья,тишина, отвлекающей мысли.Это он – к передышке! Покоймежду мною и – белой рекой.Это после все медленней волныпо оврагам, где серые волки,предвечерняя, шопотом мгласквозь сознание – с ним с утра.
Красные пузыри
Без воздуха – пузыриглухие, имея уши:красные или синей зариот водки или от стужи.Не отвлекают их ни весна,ни снега – под синяками.Оттого нипочем им тоскау стоек и между ларьками,утро или же тусклая мглана нескончаемый холод…Им не вода открывает глаза,а ночи, их запахов город,до одышки – сырая земля,снег если острый, и ранит,осенью лето, весною зимас солью и едких – от гари.Если зеленая сверху вода,то на деревьях не почки.Точки и шумы товарнякапразднуют их же ночи!Им по колено улиц рекалюбой глубины и корочевсе переходы в их рукава.Неоновый их выносит:зеленые в нем мотылькии в их головах под ногами,и те, что через сквознякив воде и повсюду углами.Но красные – синей зариот водки и снега, снаружине видят. В глазах изнутрихолод, навыкат им лужичерез потную, серую грязь,зимнюю, желтую слякоть,через окурки и едкий кваспо високосным датам.
Этажи
Подъезд разъединяет этажи.И – лестница к тому причастна,а лифт пустой, оставив виражи,зайдя на пятый, дергает внезапно.Причиной – постоянная враждакого-нибудь с любыми этажами:между собой уставших горожан,от лестницы зависящих ночами,от лифта для подъема на этаж,его дверей, ломающихся часто,надолго заглушающих экстази этажей, и заболевших астмой.И – напролет без отдыха и снапроемы приквартирных арок.И окон свет! На крики из окна -ответ машин, гудение стоянок.И – лифт задерганный вконецвсех суетой, подобием ремонтаи криком всех, когда один истец.И никого при незакрытых окнах!И лестница высвечивает грязь,и под ноги окурки и усталость,и лифт утратил с этажами связьот всех и вся, от света удаляясь.И – оттого по лестнице назадза ним сбегают, страхи оставляяперилам, с этажей на тот этажгде он застрял и снова убегая.И невозможны беготня и шумот всех свобод и до его ремонта!Любая мысль пришедшая на умиз почему и прочих перетолков.
Предчувствие
Умирающий летомне способен на смерть.Чаще он как приметапокачнувшихся стенот стоящих напротивили – утром в толпе,знак распахнутых оконк синей, с зыбью реке.Умирающий в позднемсне, по дням изучив,как качаются звезды,ритм строки и мотив:часто с вечера утромярче свет в темнотеи способен плыть в руки,если небо везде.Если охрой, едва либудут в нем облакаплыть от синих окраинчерез их берегаи для яркости красокбудет лишним мазок.Из неоновой маскидаже желтый листок.Бесполезны все датыутра, с вечера дня.Те, что мне благодарны,знают вас, не меняили – ближе Постолке!Я так летом хотелпрокатиться на тройке,сам не зная зачемпо лугам, где вихляетруслом, вспыхнув река.Там шатает, гуляети – трава в ветряках.И готов я до взлетавстать под душ и ударвод и винт самолетаесли тройка к чертям,опираясь на крылья,не влекомый никем,их из омута вырвав,на любом сквозняке.И на милость надеясь…на себя – в сотый разот осенних апрелейи – до зимних утрат,вверх, до новой стоянки,где уснул караул…Все темно на экране.Может кто-то уснул!Или – холод рискуетстертым и в витражах:молча краски тусуетв темно-белых тонах.
Зима не в эту осень
Я опоздал. Билет просрочен.И дни не в рифму, часто в прозу.По ним из выщербленных точекподстрочник и строка к истоку!Любой строке как дням на вылет:и – той что тенью перед мысльюили – другой, когда нет крыльев,чтобы упасть, достигнув выси.Где листья ворохом – к дороге!И – ветренником искать удачиот рифмы к прозе, быть в итогезаложником холодной дачи!Одни плотней, другие настежь!И дверь захлопывать с порога.В днях аритмии близкой к астмечасть рифм, и поводом погода!А что от строк! Одна снаружи,записанная к кадрам – Морзе,другая – к плавающим в лужах,запоминает к листьям, осень.И – каждая следит как к краю…растерян я! И – спутал сроки:не в рифму подлинник читаюс подтекстами на много копий.И если текст застыл – дыханьевсе исправляет на морозе…и дождик сыплет на прощаньезапрет на зиму в эту осень.Меняю буквы, строки, знаки,и то, что мне летит под ноги.Я раньше вписывал в тетрадкинепостоянство блеклых окон.Теперь – мозаичней картины:в тех окнах прописью детали:по контурам, мазкам унылымиз рифмы строки выпадают.И – я без них! По кальке небаввожу в подстрочник запятые.Я слышу как скрипит телегакак строки ровные – кривые.И – безучастной к ним бумагалжет: не молчит она часами!Не оттого ли в окнах влагаправдивее, чем стекла сами.
Окна
Как озаренье, то – внутри,что и в глазах при виде поля:ме-ня-ю-щи-е-ся дождии каждого, чем тише, соло.Сквозь звуки и через мираж,за окнами, за плотной дверьюразмытый красками коллажоттенков с будущей метелью.Протяжнее, чем – в пустотеигра высот в пределах взгляда,когда их нет, а те, что есть,доказывают: света мало.О том пейзаж и сверху знак,если принять дождей уловки:затишье, взвешенное на весах,и ветра резкие перестановкив напоминание: с дождейкруги, в порывах каруселимозаика простых вещей —из дней фантомные недели,когда дни собраны не так…И без сюжета не по строчкамты видишь свет по пустякам,не к месту выпуклая точка.На каждый повод – зеркалалуж. Даже неба отраженьяв кругах и серых сквозняках…От ветра мнимей отраженьясюжета в будущий провалв метель или потусторонний,мир, чтобы ты не узнавал,себя, его у стекол сонный.Все потому, что все в наклонв кривом и падающем доме.Неравенство его сторонв дожди холодные о том же,когда снаружи – не зимаи не совсем глухое время.В часах не стрелка замерла,а маятник устал смертельно,как монотонная вода —от звуков, падающих с крыши,тем, что они уже с утраназойливые, стали тишеи – мелкой рябью пелена,её же цвета – скверы, дали.Их видимость изменена.Уставшие ясней деталитех озарений, в том сейчас,что и без них, не через окна —по крышам и внутри звучат,едва не разбивая стёкла.И – медленнее, по частямвосстановление коллажа…когда все краски вычищалдождь и менял лицо фасада.Не заслонял обзор в окне,но медленные длил минуты…как по стеклу, темнея в нем,текла вода, смывая утро.
Я не знаю
Листья повсюду, а тучи,в белых проемах зимы,но – простор не озвучен,и, значит, вверху не они,а то, что без них. Утро!Но странно, кругом ни душии – неожиданно пусто,и – никуда не спешитвремя.Как не было ветра!Может начать не спешас прикосновения к светуранней прохладой дыша…но опыт и утром печальный– некому мне передать…За поворотом недальнимнекого в поле искать.Не вдохновляет познанье,дней не оправдан итог.Если они не в изгнании,то почему – всему срок?Может такая вот осень.Мой ответ на ее рефлекс:утро, которое в восемьрезко толкает в шесть…и до восьми от бессильякруги кругами. Друг мой,я не способен осилитьночью расклад ветряной.Ни листву под ногами,ни ту, что одна. Ко мневзгляд удален от далей.От – темноты в синевея удален. Все теряю!И – никакой не игрок,если все карты не знаю…даже – к игре предлог,свет, в какой полусфере…И – я закрываю глаза.То – с чем утро и ветерзнать и при свете нельзя.Так перемешаны краски,что не понять, где я сам:через – воздушные аркия с шести в сквозняках.Редкая птица «оттуда»если и высмотрит свет,то поглядеть как посудавдребезги – и улететь.Вот и ответ! Не с кемдаже вести разговор…Осколки и свет на ветер.И откровений – повтор.Осенью то же, что летом.Видишь, какой же водеотданы игры со светом,свет если сам по себеи не по стрелкам время…Но, если судить по нимто, прошивает мгновенно:ветер стал всем чужим.даже к пейзажам мокрымв серых разводах стекла,легким на белый воздухраньше – за час до утрана шорохи, почерки света.Так тихо, что не знобит:в прошлое кинуться летоили сознательно плытьбез ветра, в иной карусели,той, что не видно в окне,к листьям, когда улетелии те, что лежат на дворе.
Поиски освещения
День неяркий, к закату остыв, изнутрипосветлел, чистым небом меня озадачил.Не темнел. Даже ветер, не ищущий дым,исчезая, за красной чертой обозначилтемноту. Он, дыша этим небом, светлел:и – рассеивал дым, и – являлась обитель…Не входя в темноту, он на листьях горел,и она отзывалась. И чувствовал зрительпоздний свет, трепетавший на сквозняке,– то, как ветер стирал звуковые повторы,множил тени, был им на чужом языкеи контекст оставлял: темнота без опоры.В ней не он. Отраженьем от теней всегосам источник ее. И – жалеешь в приходеэтой тайной вечери. Он к ней – не зовет…Это – красное небо от лампы напротив.И – ее ты зажег. Так пытался отвлечь– от себя темноту. И – она откровенней:свет еще обреченней, чем строки и речь,чем окно, за границами неба. Не зреньеизнутри, а предчувствие: небо видней– из окна. Повтореньем – вновь круги:тени помнящих лето – не души людей,темнота – не пугающей комнаты угол…Для нее нет причин. И окно не о ней:и источник внутри, и она перед нами…Это воды – темнели: вода – к тишинеуплывала от нас. Темнота с облаками…Ветер был в перекосах окна и – игрой…Не оно искажало предчувствия звуков.Ты боялся: в погоне за новой строкойдаже точки. Строка если памяти учит,– ни к чему… В сквозняках одинокого дня