Шрифт:
Анфиса Слепцова второй день сидела без работы и не находила себе места в своей каморке на Верхне-Луговой 1 , завешанной стиранным бельём и пропахшей переваренными щами. А тут ещё этот олух царя небесного, Васька, путается под ногами, зарёванный, виноватый. Конечно, это ж надо было додуматься – сунуть спицу в лючок швейной машинки, а затем провернуть колесо! Хрясь! И машинка, настоящий Зингер, пришла в негодность. А заказы – до воскресенья. И денег в доме нет, и есть нечего.
1
Ул.Верхне-Луговая –
– Ууу! Ирод! – вновь погрозила она кулаком сыну. Сын, худенький, кучерявый, светло-русый пацанёнок восьми лет, вновь заныл и уполз к себе в угол, уткнулся в подушку. И поделом ему!
Анфиса прижила его от одного фабричного, которого злая на язык соседка, Катя-казачка, нарекла «Святым Духом». Мол, появился ниоткуда и растворился, как его и не было. А сына вот оставил. Сущее наказание!
И что же теперь делать? Лавка швейных товаров закрыта, товарищество «Компаньоны Зингера» закрыто, стёкла выбиты, дверь нараспашку, всё вынесено. Ходила к механику Болтову, он осмотрел, покачал головой и развёл руками: без запчастёв, мол, аппарат твой ремонту не подлежит, а запчастёв сейчас не сыщешь, власть-то новая.
Новой власти Анфиса вдоль и поперёк нашила флагов и транспарантов, но как обратилась за помощью, ей товарищи отказали:
– Время сейчас трудное, контрреволюция прёт, а ты тут со своими бабьими вопросами!
И тоже развели руками.
Правда, один сочувственный шепнул на ухо:
– Обратись в ДонЧеКа 2 . Они недавно учредились. Вопросы решают лихо!
И дал адрес.
Анфиса сразу не решилась. Была у неё одна мысль, да только что-то мучало внутри, ходу ей не давало.
2
ДонЧК – Донская чрезвычайная комиссия, образовалась 28 марта 1918 года. Помещалась на улице Скобелевской, 154.
Сейчас она вновь окинула взглядом убогое своё жилище, скорчившегося на лежаке сынишку, пустые кастрюли, и вслух стала размышлять:
– Ну и где ж ента справедливость? Она, можно сказать, как жила, так в хоромах и живёт, хлеб с маслицем, монпансье к чаю, барынек обшивает. А я – за гроши, или за продукты – баб фабричных! Где справедливость, спрашиваю? А ведь вроде как наша власть пришла, народная!
И стала собираться.
В тот же вечер в дверь квартиры Натальи Ивановны Тепловой грубо постучали. Кошка Муська, дремавшая на коридорном стуле, испуганно подскочила и скрылась в спальне. Наталья Ивановна встала из-за машинки, распрямила спину и неспешно направилась к двери. У неё было дурное предчувствие.
За дверью стоял мужчина средних лет в картузе и кожанке, вроде тех, в которых щеголяли раньше шофёры новомодных авто. Взгляд его из-под кустистых бровей был колючий, пронзительный. Щетина. Пара жёлтых зубов выпирала из-под верхней губы и прижимала нижнюю.
«Крыса какая-то!» – подумалось Наталье Ивановне.
За «крысой» стоял, напротив, молодой, красивый красноармеец, почти одних лет с её Петром. Ну, может быть, чуть старше.
«И лицо знакомое!»
За их широкими спинами пряталась и отводила глаза Анфиса.
«Этой-то что надобно?»
– Гражданка Теплова?
– Да. Кто вы? Что вам угодно?
– Уполномоченный ДонЧеКа, товарищ Гомельский. Вот мой мандат.
Гомельский показал ей помятую бумажку с большой печатью и подписью. Наталья Ивановна успела прочесть там лишь слова «Чрезвычайная комиссия…».
– Мы к вам. И вот по какому делу. Пётр Теплов – ваш сын?
Сердце сжалось.
– Мой. А что с ним?
– Это мы и собираемся выяснить. Вы знаете, где он сейчас?
Немного отлегло.
– Нет.
– Нам известно, что он ушёл с контрреволюционными кадетами генерала Алексеева. Вы можете подтвердить?
– Я не знаю никаких контрреволюционных кадетов. Мой сын пропал без вести в феврале. О нём сведений не имею.
– Но он состоял в войсках атамана Каледина?
– Каледина? Нет, не состоял.
«Крыса» потянул носом воздух. В доме пахло ужином.
– Хорошо, отрицаете значит. Может быть, впустите, поговорим?
– Ну проходите, мне скрывать нечего.
Мужчина снял калоши, сделал знак красноармейцу оставаться у двери. Анфиса нерешительно, бочком, вошла за ним, прямо в обуви.
Гомельский по-хозяйски осмотрел квартиру, прошёл в спальню, нехорошо хмыкнул, увидев святые образа. Анфиса тем временем сразу направилась на кухню, проверить, на месте ли «Зингер». Наталья Ивановна по-прежнему стояла в коридоре и молчала.
– А хорошая у вас квартирка, а, гражданка Теплова? Собственная?
– Нет, снимаю у домовладельца.
– А кто владелец?
– Господин Красовский.
– Господ больше нет, гражданочка. Кто такой?
– Да полковник он, офицер – отозвалась из кухни Анфиса.
– Ясное дело, контрреволюция, – отчеканил Гомельский, возвращаясь из спальни.
– Вот что, гражданочка. Постановлением Исполкома ДонГубЧека от двадцать девятого марта сего года квартира ваша подлежит конфискации в пользу революционной власти, с мебелью и утварью. Извольте одеться. С собой можете собрать немного вещей.
– И куда же мне деваться?
– А это не наши трудности.
– Машинку швейную можно вынести?
– Нет! – раздался голос Анфисы, выбежавшей из кухни. – Машинку мне отписали!
– Ах, вот оно в чём дело… – взгляд Натальи Ивановны теперь источал лёд и пламень, метал громы и молнии. – И что ж я тебе, гадина, такого сделала, а?
– Сама гадина. Кровопийца трудового народа! Она, товарищ Гомельский, врёт всё. Сын её точно с кадетами ушёл, он и тут им служил, видела я его в форме офицерского ихнего какого-то полка!
– Вот как. Хорошо. Иван! Ива-а-ан! – окликнул Гомельский молодого красноармейца. – Отконвоируй гражданку Теплову на Скобелевскую, в комнату №5. Там товарищ Турло разберётся.