Зима в раю
Шрифт:
Тут я почувствовал тычок в спину, и кто-то заорал мне в ухо:
– Вот ведь проклятый старый ублюдок!
Обернувшись, я увидел невысокого мужчину – того самого, что в свое время дал мне исчерпывающее объяснение относительно машины, загадочным образом попавшей на миндальное дерево. Мы встречались с ним несколькими неделями ранее, когда я покупал газету в Пуэрто-Андраче.
Он мотнул головой в сторону старого Пепа и повторил на своем лучшем английском:
– Вот ведь проклятый старый ублюдок! Небось до сих пор считает, будто управляет этим чертовым захудалым городишком! Охренеть!
Он ехидно фыркнул и подтянул стул, чтобы сесть рядом со мной. Затем, неловко поклонившись Элли, протянул ей руку:
– Доброго
Мы обменялись рукопожатиями и представились в ответ, во время каковой церемонии Джорди непринужденно ухмылялся и повторял наши имена:
– Джорди… Питер… Джорди… Элли. Черт побери.
Он явно прекрасно проводил время. На его немолодом худом лице, обрамленном густой шевелюрой седеющих волос, сияли быстрые умные глаза типичного уроженца Майорки.
– Так вы какое-то время жили в Англии, Джорди? – поинтересовался я.
– Черт, да я шестнадцать лет там провел, во как! – заявил он и гордо выпятил тощую грудь. Затем сплел ноги, и его потрепанные жизнью штанины натянулись на острых коленках. – И жена у меня, между прочим, англичанка. Да, – добавил он, сбивая с рукава линялой хлопчатобумажной рубашки сигаретный пепел. – И дети тоже. Три прелестные девочки, и все родились в Англии, во как.
– А теперь вы привезли их на Майорку? – спросила Элли.
Губы Джорди продолжали улыбаться, но печальная тень погасила блеск его глаз.
– Нет, леди, теперь тут живу только я один. Жена и дети приехали сюда со мной пять лет назад. У меня тут в Андраче свой собственный дом – старинный, с большой пальмой перед входом, очень красивый. Но, видите ли, какое дело: проклятая погода жене не подошла, летом здесь для нее было слишком жарко, ну просто чертовски жарко. – Он стоически улыбнулся. – Пожила она один год в Андраче, а потом и уехала вместе с детьми обратно в Англию – во как! Теперь они все торчат в этом проклятом чертовом Ковентри, присматривают за древним дедом вроде Пепа – таким же проклятым старым ублюдком, чтоб его черти взяли!
У меня не было сомнений в том, что дальнейшие рассказы о жизни Джорди были бы не менее увлекательны, и, хотя он вряд ли бы стал ломаться, если бы мы пожелали услышать продолжение, я все-таки не хотел показаться слишком любопытным, а потому с благодарностью ухватился за возможность переменить тему.
– Ах да – старый Пеп, – сказал я. – Своеобразная личность, не правда ли? Он наш сосед, знаете ли. Мы живем на…
– Как же, я в курсе, вы купили finca у Феррера. Похоже, этот проклятый Пеп, чтоб его черти взяли, до сих пор считает себя чуть ли не мэром Пальмы. Охренеть. Думаете, я преувеличиваю? Да ничуть не бывало! Говорю вам, я всегда в курсе того, что случается в Андраче. И могу рассказать вам все, черт возьми! Я ведь свободно шпарю по-английски, во как!
Джорди закинул ногу на ногу и отпил из своего стакана странной, водянисто-коричневой жидкости – смертельной на вид бурды, которая, как последовало из гордых разъяснений нашего собеседника, являлась смесью джина с Менорки и «Пало», местного ликера, сделанного из хинина и… корней травы maria.
– За ваше здоровье! – провозгласил он. – И за мое очень хорошее здоровье – до дна!
– Да… за ваше, хм, очень хорошее здоровье, Джорди, – поддержал я его тост. – Всего наилучшего в новом году.
Я отхлебнул вина, а Джорди закурил.
– Испанские, – ухмыльнулся он, показав мне пачку. – От английских у меня в горле как будто бритвой полоснули, а уж изо рта воняет, словно у коровы из задницы. Охренеть.
Тут Элли вежливо извинилась и сбежала в дамскую комнату.
– Вот вы упомянули, Джорди, что старый Пеп до сих пор думает, будто он управляет городом, – заговорил я, не в силах оставить интересующий меня предмет. – Скажите… э-э… а что именно вы имели в виду?
– Ну, много лет назад Пеп был большой шишкой в городском совете Андрача, да, представьте себе. – Джорди наклонился, чтобы я ни в коем случае не упустил ни слова из пикантных подробностей, которые он собирался мне поведать. – Мало того, другой ваш сосед, Томас Феррер, был его помощником и заместителем. Да, черт побери, Феррер был помощником Пепа! Но и это еще не всё: Пеп был дружком сеньоры Франсиски в те далекие времена, когда она была совсем еще сопливой девчонкой – редкой, надо сказать, красоткой. Вечно эта парочка обжималась где-нибудь в саду. Ох, и давно это было! – Джорди хлопнул себя по колену и хохотнул, с нескрываемым удовольствием вспоминая о том давнем скандале. Оказывается, Франсиске в то лето было всего тринадцать, а Пепу раза в два больше. И когда старый Пако узнал о близких отношениях единственной дочери с этим всем известным бабником, поднялась такая буря, что Пепу пришлось спешно согласиться на какой-то дипломатический пост на Кубе и уехать, пока пыль не уляжется. А когда несколько лет спустя Пеп вернулся в Андрач, выяснилось, что Томас Феррер не только занял его место в городском совете, но еще и обвенчался с Франсиской. Пеп был просто убит горем. Он в отместку женился на другой девушке, но ничего путного из этого не вышло. Бедняга стал закладывать за воротник, и по ночам его часто видели валяющимся на улицах после долгих возлияний в городских барах.
Из одного из самых уважаемых людей в округе Пеп превратился в жалкого пьянчугу. Каково ему было видеть, что его бывший помощник и заместитель уверенно карабкается все выше и выше по служебной лестнице и вдобавок еще всюду появляется со своей очаровательной супругой Франсиской. Когда жизнь Пепа окончательно рухнула, а деньги закончились, он вернулся на свою маленькую finca в долине – заброшенную и запущенную с тех пор, как умерли его родители (сам он в то время работал на Кубе). Там Пеп многие годы вел жизнь отшельника: больше не притрагивался к алкоголю, день и ночь работал самыми старыми из устаревших инструментов, восстанавливал ферму и собирал собственную отару овец. И все это время он был подвергнут пытке лицезрения все более преуспевающего Томаса Феррера и обожающей мужа Франсиски: они ведь приезжали по выходным навестить finca ее родителей, располагавшуюся через дорогу от finca Пепа.
Но время лечит, и мало-помалу Пеп снова стал принимать участие в ежедневной жизни местного немногочисленного общества, хотя те потерянные годы навсегда изменили его. Теперь он был не ловким чиновником-карьеристом, счастливчиком и везунчиком, у которого весь мир был на ладони и сердце юной красавицы в кармане, а чудаковатым упертым стариком с дурным характером. Пеп вечно твердит о собственном превосходстве: одни считают это формой сумасшествия, вызванного его былым легендарным пьянством; другие же утверждают, что он всего лишь старый ворчливый неудачник, в одиночестве тоскующий по состоянию, которое растратил, песета за песетой, за те полжизни, что прожил ничуть не лучше, чем его мул.
А если мне интересно знать лично его мнение, заключил свой рассказ Джорди, то он может наверняка сказать лишь одно: этот Пеп – просто вылитый его тесть, который живет в Ковентри. Ну точь-в-точь такой же проклятый старый ублюдок – чтоб его черти взяли! – мерзкий эгоист, которого не интересует никто, кроме него самого.
– Говорю вам, – сказал Джорди, поднимаясь, чтобы пойти и продемонстрировать свои ораторские способности кому-то еще, кого только что приметил у бара, – они как две горошины в одном стручке, эти двое. Охренеть.