Зима в раю
Шрифт:
Рядом с поросенком скворчали на плите изящные лопатки и ножки майорканского ягненка, а по флангам выстроилась армия небольших птичек, запеченных на вертеле в щегольской униформе хрустящего бекона.
– Это перепелки? – спросила Элли, подозрительно рассматривая батальоны крошечных крылатых солдат.
– Да, – солгал я, отлично зная, что, скорее всего, это были дрозды, а про себя рассудил, что между этими двумя птицами нет особой разницы, разве что у одной разновидности пернатых голос приятнее. Но сейчас птицы явно были не в том состоянии, чтобы петь. Перепелка, дрозд, ворона или воробей – неважно, как тебя называют, когда ты лежишь лапками кверху в ожидании, когда тебя съедят.
И наконец, greixoneras
Столы по периметру зала были уставлены корзинами домашнего хлеба, блюдами с маринованными оливками, кувшинами с вином, бутылками лимонада gasiosa и емкостями с ледяной водой – чтобы поддержать силы присутствующих до того момента, как сеньор Бонет решит, что все приглашенные в сборе и пора приступить к еде.
Когда это наконец произошло, хозяин заведения привлек к себе всеобщее внимание, несколько раз выключив и снова включив потолочное освещение (в результате чего с полдюжины энергосберегающих лампочек, издав предсмертный хлопок, перегорело), после чего радушно пригласил гостей собраться у прилавков, где он и две его судомойки, обе облаченные в едва прикрывающие тело наряды из блесток, присоединились к сеньоре Бонет, чтобы помочь ей раскладывать по тарелкам banquete grande [394] .
394
Основное угощение (исп.).
Когда последующая куча-мала наконец упорядочилась и мы все смогли выкрикнуть свои предпочтения задерганным буфетчикам, полные platos были доставлены к столикам, и началось серьезное пиршество. Гурманы ели, горланили и смеялись, а Пласидо Доминго, сменивший Хулио Иглесиаса под Святой Девой Барной Стойки, тщетно пытался их перекричать.
Тем временем два «оркестранта» приняли свои привычные сутулые позы у опустевшего бара, откуда, надежно укрытые самодельным экраном из пивных паров и выдуваемого из ноздрей дыма, могли цинично наблюдать сквозь темные очки за инопланетным пристрастием к еде этого странного скопища землян.
Чем дольше продолжался пир и чем свободнее лилось вино, тем громче становился гул застольной беседы, создавая желанное прикрытие нашему абсолютному непониманию разговоров на mallorqu'in, которые велись вокруг. Улыбки, кивка или «s'i», произнесенного одними губами, было вполне достаточно, когда нам адресовались вопрос или обращение.
Теперь, когда суматоха у буфета стихла, обе судомойки были направлены в питейный отдел. Опасно покачиваясь на безумно высоких каблуках, они метались между баром и столами, обходя жаждущих добавки, заменяя пустые винные кувшины на полные и купаясь в полных вожделения взорах, которые украдкой посылали им мужья-подкаблучники, жаждущие ухватить глазом тот лишний дюйм груди или бедра, что открывался девушками с контролируемой точностью в процессе сбора пустой посуды с переполненных столов. Тот факт, что судомойки обладали ногами чуть более красивыми, чем лапы насаженных на вертел дроздов, да и в отношении груди были оснащены ничуть не лучше, никак не влиял на глазеющих. Нет, их заводило мучительно краткое обнажение плоти на фоне блесток, и возбуждение гостей, равно как и дерзость их взглядов, росли с каждым глотком бесплатного вина – вплоть до того момента, пока одна особенно оскорбленная законная супруга не положила развлечению конец, подставив подножку обеим судомойкам одновременно и опрокинув кувшин ледяной воды на перегретый пах мужа.
Шум ссоры и вид судомоек, скользящих по полу лицами вниз, казалось, послужили музыкантам сигналом. Рассудив, что компания уже достаточно разогрелась, чтобы попотчевать ее «живой» музыкой, они проследовали на эстраду.
Клавишник был как минимум на одно поколение старше ударника, и это различие отразилось в исполнении дуэтом первого попурри – подборки хитов Глена Миллера сороковых годов. Звуки, издаваемые синтезатором, более походили на paso doble, чем на свинг, в то время как жующий жвачку ударник выбивал нечто похожее на подражание Ринго Старру в исполнении Джина Крупы в выходной день. Тем не менее несколько решительных пар вышли на танцпол, и музыка вдохновила кого на эффектные быстрые вращения партнерши, кого – на старинный джиттербаг, кого – на джайв, а кого – на энергичные приседания в стиле буги. Мы даже заметили, как старая Мария Бауса исполняет ревматическую соло-версию народного майорканского танца в укромном уголке за мужским туалетом. Когда дело доходило до плясок, она отставала не на одну тему, а на целую эпоху.
Так или иначе, музыканты сделали свое дело. Они зажгли слушателей, и дальше веселье понеслось на всех парусах.
Единственными соседями, которых мы не увидели на этом празднике, были Ферреры. Не пристало им – по их мнению – показываться на вечеринке среди простонародья Андрача. В полном соответствии со своим высоким социальным статусом они наверняка вращались сейчас среди сливок Пальмы на каком-нибудь чванливом мероприятии для важных чинов. Ну что ж, удачи им там! Большинство же наших любимых персонажей были здесь, в helader'ia, и было здорово смотреть, как они отрываются по полной.
Старый Жауме отвоевал себе центр танцевального зала и радовал двух своих заливающихся смехом внучек собственной версией какого-то модного танца, который он, несомненно, приметил за время службы официантом в отеле «Сон-Вида». Его полный живот прыгал вверх и вниз над гарцующими коленями, локти выворачивались под невозможными углами, очки в роговой оправе отбивали четкий ритм, сползая на конец носа, а на его раскрасневшемся истекающем потом лице не гасла широкая, от уха до уха, ухмылка.
– Думаю, то, что он танцует, называется «Веселая картошка»! – крикнула мне в ухо Элли.
– Нет, посмотри, что он выделывает руками, – возразил я. – Это не что иное, как «Клевая курица».
Мы понаблюдали несколько секунд за вращениями округлого тела Жауме и хором вынесли вердикт:
– Да, это «Клевая картошка».
– Он молодец! – засмеялась Элли. – Как приятно видеть, что Жауме веселится вместе со своими домочадцами. Он так счастлив, что все они смогли приехать на праздник.
– Это просто здорово, – согласился я, перекрикивая усиленный динамиками рев, несущийся с эстрады. – Да, кстати, о домочадцах. Куда исчезли наши герои?
Элли указала сначала на вход в подсобные помещения, где снова нашедшие друг друга Чарли и Тони хихикали над чем-то, что им было видно через приоткрытую дверь. Потом жена кивнула в сторону бара: там Сэнди был поглощен беседой с местным Марадоной, которого мы не встречали со времени незабываемого ужина в крошечном ресторанчике Пере Пау в самый первый вечер в Андраче.
Мой взгляд пробежал вдоль стойки бара на другой ее конец. Там, прислонившись спиной к выключенному столу для игры в пинбол, стоял старый Пеп – в высшей степени нарядный: в своем лучшем черном берете, новом шейном платке в горошек и специально начищенной и отполированной в честь праздника кожаной куртке. Откинув голову назад, он с напускным презрением взирал на веселье и щурил глаза, оберегая их от клубов ядовитого дыма от своей cigarrillo. Я помахал ему через зал, и в ответ он едва заметно подмигнул. Этот публичный Пеп был сама невозмутимость.