Зимарумба, или Снега водевиль
Шрифт:
На маленькой кухоньке, тесно заставленной самой необходимой мебелью, едва могли развернуться два человека. Привычно двигаясь в узких проходах между небольшим столом, буфетом и холодильником, Сергей принялся готовить себе завтрак. На клеенку, покрывавшую стол, в нескольких местах прорезанную, с вытертым на изгибах, и особенно сильно на углах, синим клетчатым рисунком, он положил разделочную доску. В другие дни, наспех собираясь по утрам в техникум, он нарезал себе хлеб прямо на клеенке, но сегодня был особенный день, и он решил делать все правильно. На старую с глубокими выемками от долгого употребления с обеих сторон доску он положил початый батон. То, что батон был уже начат, порадовало Сергея – он любил горбушки, но
«Да, пожалуй, сегодня мне понадобится больше энергии!» И он отрезал от батона третий, точно такой же толстый, кусок. Достал из приземистого пузатого холодильника масло, сыр и вареную колбасу. Налил из-под крана, в белый, в крупный красный горох, с черными отметинами выщербленной эмали, чайник, свежей воды, зажег спичкой газ в конфорке и поставил чайник на плиту закипать. Не спеша развернул хрустящую с промокшими насквозь большими жирными пятнами пергаментную бумагу и перед ним оказался огромный кусок может весом на целый килограмм, купленного про запас, ароматно пахнущего желтого сливочного масла.
Наперед, зная по опыту, что замороженное масло не так-то просто будет отрезать, проделал следующее: тщательно промыл от хлебных крошек под холодной струей нож и, приоткрыв крышку чайника, сунул внутрь него лезвие ножа. Выждав время, когда по его расчетам, лезвие должно было достаточно нагреться в закипающей воде, он достал нож из чайника и, быстро приловчившись, двигая нож сверху донизу, отплавил себе от куска масла пластину нужной толщины. И по привычке, довольный своими действиями, как будто завершая победный ритуал, аккуратно положил плашмя лезвие ножа на язык, сомкнул губы и, медленно вытаскивая нож изо рта, облизал его. Подтопленное масло оставило во рту приятное деликатесное послевкусие.
Открытие это – не резать масло, а плавить его горячим ножом, Сергей сделал не так давно и никому о нем не рассказывал, сохраняя его как свой большой секрет.
Правда, с недавних пор, мать стала жаловаться на то, что кухонные ножи, в особенности один из них, а это и был как раз тот нож, которым Сергей чаще всего пользовался, стали очень быстро затупляться. Она накидывалась на ни в чем не повинного мужа, и тот, не понимая в чем дело, безропотно, уступая жениному ворчанию, все чаще и чаще точил ножи.
Обильно намазав маслом куски батона, Сергей принялся нарезать докторскую колбасу. Он решил, чтобы сытнее было, резать колбасу кружками потолще. То же самое он проделал и с Российским сыром. Соорудив три толстых бутерброда, он стал их есть, запивая горячим черным чаем, который он так же заварил покрепче и посахарил посильнее.
С большим трудом доел он второй бутерброд, а на столе перед ним лежал еще один. Делать было нечего. Через силу, заставляя себя, Сергей стал откусывать от бутерброда большие куски, – чтобы побыстрее расправиться с ним, и механически двигая челюстями, в итоге окончательно затолкал его в рот. Дожевывая этот последний бутерброд, он слишком поздно понял, что нарезаемый обычно тонкими ломтиками Российский сыр был в меру солен, но в таком количестве, в котором он его съел, сыр оказался соленым чрезмерно. Он попытался заглушить вкус соли сладким чаем, но это мало помогло, – горький вкус соли, перебивая собой все остальные вкусы, устойчиво держался во рту.
Покончив с завтраком, он пошел одеваться.
Наконец, полностью собранный, в новеньком спортивном костюме, в старом, надетом поверх костюма, пальто, в коричневую полоску, он вышел из дома на улицу.
Сергей чувствовал, казалось, никогда ранее им не испытываемую неприятную тяжесть в животе. Батон, масло, колбаса с сыром – все это словно гиря повисло внутри него. Он даже не на шутку испугался, что эта давившая его тяжесть останется с ним надолго и помешает ему в соревнованиях.
На улице не было, как ожидал Сергей, яркого солнечного света, снег был не голубой, а белый. На низкое зимнее солнце можно было просто смотреть открытыми глазами: плотная морозная пелена тумана успела толстым покрывалом накрыть землю.
«Ну, что ж, это даже лучше, – решил Сергей, – не будет слепить глаза», – подумал он, имея в виду предстоящую гонку.
Подходя к автобусной остановке, он издали заметил согбенную фигуру неподвижно застывшего старика, двумя руками, в огромных холщовых рукавицах, опиравшегося на толстую суковатую палку. Палка эта сразу бросилась Сергею в глаза. «Будь она чуть потолще, – точно смахивала бы на настоящую дубину», – прикинул мысленно Сергей. «И, зачем он ее с собой таскает? – продолжал присматриваться он к неподвижному деду. «Наверно, живет где-нибудь в глухомани, в лесу, и палка ему нужна, чтобы от волков отбиваться, – строил он догадки, все ближе подходя к старику.
На голове у старика была надета, налезавшая на седые брови, утратившая всякую форму облезлая заячья шапка. Сам он был одет в затасканный, весь в разномастных заплатах, тулуп, из-под которого видны были сношенные до последней степени валенки, с обшитыми истертой кожей пятками.
Старик безучастливо смотрел в пространство, словно в пустоту, слезящимися белесыми глазами и совершенно не обращал внимания на приближавшегося к нему в этот ранний час одинокого пешехода.
Перспектива ждать автобус наедине с этим стариком сразу не прельстила Сергея, и он решил пойти до техникума пешком. И, чтобы подтвердить самому себе сделанный выбор, он рассудил следующее: «Дед этот стоит на остановке один, – значит, автобус проезжал совсем недавно и забрал всех пассажиров и, следовательно, ждать следующего автобуса придется долго». Ему понравились эти его собственные логичные рассуждения, и он, не сбавляя шага, прошел мимо старика, мимо остановки. «Да, пешком будет быстрее!» – окончательно решил он.
Старик так и не обратил на него никакого внимания, продолжая все так же равнодушно смотреть куда-то в пространство.
На пустынной улице не было никого. Тропинка, по которой решительно и уверенно пробирался Сергей, шла вдоль одинаковых двухэтажных, построенных из серого силикатного кирпича домов, – точно таких же домов, как и тот, в котором жил сам Сергей. Тропинка виляла между снежных сугробов, иногда выше человеческого роста высотой, и временами Сергей совсем пропадал из виду, если бы за ним наблюдал кто-нибудь со стороны. И в морозной тишине можно было различить только размеренный скрип шагов.
«Заодно и завтрак уляжется», – обнадежил он себя и, чтобы не терять время попусту, придумал себе занятие: стал медленно и глубоко вдыхать через нос воздух, и, делая небольшую задержку, выдыхать его через рот без остатка. Он рассчитал, что подобными дыхательными упражнениями, он сильно поспособствует процессу пищеварения. В его голове вертелась неясная мысль, вроде того, что «для усвоения еды кислород тоже нужен».
С заснеженных шиферных крыш домов свисали огромные, острые на концах сосульки. Порой тропинка подходила почти вплотную к стенам домов, жестяные подоконники окон первого этажа находились где-то на уровне пояса, а иногда опускались еще ниже – почти до уровня колен, и тогда приходилось идти под самым частоколом сосулек, едва ли, не цепляя их головой. Но страшные сосульки совершенно не пугали Сергея. Во-первых, картина была слишком привычная, – и он и все остальные постоянно ходили под сосульками, а в некоторых местах так и под нависшими глыбами льда; а, во-вторых, на улице был мороз, и он должен был прочно сковать нацеленные на голову ледяные колья.
Конец ознакомительного фрагмента.