Зимнее чудо для босса
Шрифт:
— Как, сказал? – я внимательно оглядела свою «соперницу», почему-то не бьющуюся в истерике, и не устраивающую погром, а вполне мирно переговаривающуюся с Ольгой Андреевной. — Мы же договорились, что потом скажем ей про свадьбу. И… почему она так спокойна?
— Я решил, что скрываться от нее глупо. В конце концов, Лида нам никто. Пока ты занята была, я подозвал ее, и все объяснил, как есть, – пожал Никита плечами. — Доходчиво донес, что у нее шансов не было, и не будет, и что мы с тобой очень скоро женимся. Она это приняла.
Никита, не скрываясь,
Ох, хорошо бы.
Борис Ефимович включил телевизор, а Никита тем временем начал разливать по бокалам искристый напиток. Лизе достался яблочный сок, но она поглядывала на наши бокалы, и слегка дулась. Все торопится вырасти зачем-то. Я и сама такой была, а затем с грустью мечтала вернуться в беззаботное детство.
— О чем вы с Лизой секретничали-то? – шепнула я.
Никита хитро улыбнулся, и покачал головой.
— Не скажешь? Серьезно?
— Посмотрим на твое поведение. И на твою покладистость, – промурлыкал он, как довольный котяра. — Может, если ты будешь хорошей… хотя, к черту эту «хорошесть». Если будешь плохой, очень плохой девочкой, я тебе расскажу, – Никита сидит рядом, я вдыхаю запах его парфюма, задыхаюсь от горячего, смущающего меня взгляда.
Он провоцирует, ничуть не таясь родственников. И Никите нравится меня смущать, он весь самодовольством пышет… и его горячая ладонь опускается на мое бедро.
— Никита! – прошипела я.
— Что, дорогая? – довольно спросил он, и сделал невинное лицо.
Я сижу, не шевелясь. Мне приятно, жар внутри разливается, а еще дико неудобно – вдруг кто увидит?! Это уже совсем за гранью, а его ладонь все выше, и выше, на кромке моего белья… Я не выдержала, и отпихнула от себя его ладонь. Вернее, попыталась, его попробуй-ка, отпихни. Вымахал вон какой, будто на стероидах рос.
Никита вдруг взял наполненный бокал со стола, обхватил мою ладонь, и кивнул родственникам:
— Мы на улице встретим Новый Год. Отец, позаботься о малышке, – указал он на Лизу, которая итак прилипла к Борису Ефимовичу, заваливая его вопросами, на которые у него хватало терпения отвечать.
Мы оделись, и вышли на улицу. До полуночи всего пара минут, любимый мужчина совсем рядом, в сердце плещется счастье. Оно и в воздухе разлито вместе с ароматом хвои и апельсинов.
— Загадай желание, – прошептал Никита, отведя меня за дом, где он днем уже расчистил снег.
Поднес к моим губам бокал, и я сделала глоток. А затем вполне искренне загадала простое желание: «Хочу счастья рядом с этим мужчиной. Быть счастливой и сделать его счастливым»
— Теперь ты, – также прошептала я, боясь разрушить тишину.
Никита поднес к своим губам бокал, пригубил напиток, и на пару секунд спрятал глаза.
Не знаю, куда вдруг делся бокал из его ладони, но в следующее мгновение меня уже крепко обнимали мужские руки. Прижимали к своему телу как великую ценность – хрупкую и любимую, дорогую и желанную… ох, как же меня прижимали. Да и я сама прижималась, доказывая, что не такая я и хрупкая, а вполне себе инициативная.
— С Новым Годом, – одними губами произнес Никита, и обрушил на меня поцелуй.
Сначала нежный, ласкающий. Пробующий меня на вкус. А затем дурманящий и голодный, очень глубокий и личный. Поцелуй, от которого подгибаются колени, и тело становится ватным. Поцелуй, после которого женщину нужно поднять на руки, и нести в спальню, а затем делать с ней что угодно. Сейчас я именно на это и согласна – на все, что Никита захочет. На все, что он предложит, что потребует.
Я целовала в ответ, не уступая Никите в напоре, и услышала, как вдали начали раздаваться громыхающий выстрелы от фейерверков. Позади раздались голоса – семья Никиты вышла из-за стола, чтобы посмотреть на салют, а мы не могли оторваться друг от друга. Целовались, дышали одним воздухом, и снова сближались.
Я нашла в себе силы отстраниться от Никиты, и даже выскользнула из кольца его рук.
— Лиза любит фейерверки, – срывающимся голосом пояснила я. — У поднимаю ее обычно, чтобы она лучше видела небо. Я к ней.
Я успела сделать два шага к Борису Ефимовичу, державшему мою малышку за руку.
— Надь, я сам малышку подниму, – услышала я веселый, чуть хриплый после поцелуя голос Никиты, а заем он вскрикнул: — Какого черта ты творишь, идиотка?
Я растерялась, обернулась, и мельком успела увидеть лицо Лиды, стоящей неподалеку. А затем меня буквально снесло ударом, пахнущим порохом, и впечатало в стену дома.
Я успела услышать лишь лепет:
— Я нечаянно, я в небо хотела запустить. Видимо, паленую продали или просроченную… ой, она горит…
— … Надя… черт, я убью эту тварь, – ругался Никита.
По животу больно хлопали, сыпали на меня снег, голова кружилась, и я отключилась, так и не осознав, что произошло и почему мне так больно.
ГЛАВА 18
Лиза!
Именно мысль о дочери заставила меня открыть глаза. Я на руках у Никиты, на лицо падают редкие снежинки. Пахнет хвоей, порохом и гарью. Что-то случилось. Что-то плохое, неправильное. Я упала, голова болит, как и шея, на нее давит рука Никиты, и мне больно.
А вот живот онемел. От страха, или…?
— Что случилось? – прошептала я.
Никита ногой открыл дверь, внес меня, лицо сосредоточенное, губы сжаты в тонкую линию. Не слышит меня. — Никита, – повысила я голос, и поморщилась от боли в голове, — что случилось?
— Надя, – он выдохнул, опустил меня на кушетку, а сам сел на полу, придвинулся ко мне, почти навис. — Отец скорую вызывает, платников. Скоро будут.
Скорая.
Я ударилась, а до этого… я обернулась к Лиде. Она что-то сделала? Надо спросить, но сначала Лиза.